Читаем Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз полностью

Пошли дожди, становится холодно, начинается обратная откочёвка. Коши снова сливаются в курени. К зиме степняки прижимаются к лесу. К огромному непроходимому лесу, который здесь называют мокшанским. Дальше к западу он идёт к Пронску и называется Чёрным, дальше... брянским, Росью...

Вот к этому лесу в его восточной части и прижимается с юга орда Башкорда.

Зимой в лесу прокормиться легче, чем в голой степи. И человеку, и скотине. Кони копытят лесную подстилку, люди охотятся или орехи у белок отбирают. Медведи, кабаны, лоси, олени, зайцы... Но главное - топливо. Огонь в юрте горит непрерывно. Юрта - не изба, очаг - не печь. Греть надо сильнее. Иначе - смерть. На юге можно обойтись лепёшками из кизяка. Здесь, в континентальном климате, на севере... охапки хвороста каждый день - условие выживания.

Еды мало, и курени, после откочёвки к лесу, снова рассыпаются на коши, становятся длинной редкой цепочкой по опушке. Из года в год. Там оборудованы зимние кочевья, места присмотрены и натоптаны.

Часть кошей остаётся южнее - у малых рек. Там тоже есть леса - пойменные. Когда голодной зимой из Степи идут волки - они их первыми и встречают.

***

-- Как ты сказал: они - мордва, а не - идиоты? Вот и не будем идиотизмом заниматься. Если кипчаки в Эрзянь Мастор прорвутся - мало не покажется, тамошняя степь им - любо-дорого. Бить их надо в лесу. Так ведь они сами же к лесу и придут! По опушке мокшанского леса встанут. У Башкорда орда слабая, половинная. 60-70 кошей. Все - не полнокровные. Половина становится южнее - по речушкам. Остальные - избушкой Бабы-Яги перед русским богатырём - к степи передом, к лесу - задом. К зимнему, заметённому лесу. Непроходимому. Это ж все знают.

Я внимательно оглядел собеседников. Судя по открытому рту Вечкензы и напряженному лицу Саморода - я прав. Общая уверенность в непроходимости зимнего леса - устойчива.

-- Мордва - лесовики. Которые по такому лесу ходить умеют. Снегоступы, лыжи... У степняков - ни таких приспособ, ни навыка. Я пошлю купцов - они высмотрят места зимних стойбищ. Снег ляжет, метель всё заметёт. Ты, Вечкенза, ведёшь свои отряды через лес. Они бьют кипчаков - в их дому, в юртах, внезапно, в спину. Как вы и умеете. Конного боя - нет. Снег в лесу глубокий, конный - пешему на лыжах - не помеха.

-- А хабар? Его ж по лесу не потянешь!

-- О! Уже и добычи захотел?

У ребёнка - рефлекс глотательный, у "племенника" - воина племени - рефлекс хватательный.

-- И это правильно. Выйти в нужное место, подобраться - через лес. А уходить - степью. С хабаром, скотом и полоном.

-- Дык! Они ж прискочат! Они ж-то с других кошей прилетят! Всю-то степь снегом коню по брюхо - не завалит!

Не дошло. Я говорю о нескольких отрядах, Самород пока представляет только один - против коша обидчиков.

-- Экий ты, Самород, быстрый. Тебя бы не Самородом, а Скорородом звать. Бить их надо сразу. В один день. Точнее - в одну ночь. Здесь, под лесом - 30-40 зимовий. Их надо вырезать одновременно. Всех.

Я внимательно оглядел завороженных слушателей. Медленно провёл над коленом рукой с растопыренными пальцами. И резко сжал кулак. Они вздрогнули. Образ тихо раздельно идущих через чащобы отрядов, их внезапное, синхронное нападение, объединение, победа... И захваченная, зажатая в кулаке добыча... Запомнилось.

-- Сможем - ответки не будет. Их останется мало. Мстить - не посмеют. По другим ордам разбегутся. Думайте.

Я оставил их, ошалело переглядывающихся. С всхлипом от полноты чувств вздохнувшего - Вечкензу, почёсывавшего затылок - Саморода.

На следующий день, когда они уже немного освоились с кругом предложенных идей, повторили уже спокойнее. С кучей вопросов:

-- А как сказать людям?

-- Никак. Пока глубокие снега в Степи не легли, всякая новость идёт со скоростью скачущего коня. Обеспечение секретности - безусловно.

-- А сколько надо воинов?

-- В орде - 30 тысяч голов, 70 кошей. Половина - встаёт у леса. В коше - сотни четыре. Но мужчин мало. Пацанва. Не 70-80, как должно быть, а 50-60 бойцов. Значит в отряде, нападающем из засады, должна быть... сотня. Иначе кипчаки мордву... замордуют. Потом батыры-победители сядут на коней и поедут выручать соседей. И это уже катастрофа. Потому что лесовики в степи против конницы...

Так, про это мы уже...

-- Итого, с учётом маразмов и несуразностей... нужно тысяч пять. Осилите?

Напомню: эрзя может выставить, при тотальной мобилизации, восемь-десять тысяч боеспособных людей. Отцы ешей, бобыли, юноши.

Поговорили о проводниках из мокши и шокши. Лес этот, и вправду, непроходим. Даже для эрзя. Но если с проводниками из местных... Мои новые тамошние "завязки", дружественное влияние Живчика, мои товары и богатые подарки...

Привлечение воинов из других племён, снаряжение и припасы, пути подхода и отхода, условные знаки и проверка готовности...

И снова: как обеспечить секретность, синхронность, внезапность... и как "вытащить кулак из кувшина с кашей".

-- А уходить как? С южных-то кошей прискочут следом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Облачный полк
Облачный полк

Сегодня писать о войне – о той самой, Великой Отечественной, – сложно. Потому что много уже написано и рассказано, потому что сейчас уже почти не осталось тех, кто ее помнит. Писать для подростков сложно вдвойне. Современное молодое поколение, кажется, интересуют совсем другие вещи…Оказывается, нет! Именно подростки отдали этой книге первое место на Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру». Именно у них эта пронзительная повесть нашла самый живой отклик. Сложная, неоднозначная, она порой выворачивает душу наизнанку, но и заставляет лучше почувствовать и понять то, что было.Перед глазами предстанут они: по пояс в грязи и снегу, партизаны конвоируют перепуганных полицаев, выменивают у немцев гранаты за знаменитую лендлизовскую тушенку, отчаянно хотят отогреться и наесться. Вот Димка, потерявший семью в первые дни войны, взявший в руки оружие и мечтающий открыть наконец счет убитым фрицам. Вот и дерзкий Саныч, заговоренный цыганкой от пули и фотокадра, болтун и боец от бога, боящийся всего трех вещей: предательства, топтуна из бабкиных сказок и строгой девушки Алевтины. А тут Ковалец, заботливо приглаживающий волосы франтовской расческой, но смелый и отчаянный воин. Или Шурик по кличке Щурый, мечтающий получить наконец свой первый пистолет…Двадцатый век закрыл свои двери, унеся с собой миллионы жизней, которые унесли миллионы войн. Но сквозь пороховой дым смотрят на нас и Саныч, и Ковалец, и Алька и многие другие. Кто они? Сложно сказать. Ясно одно: все они – облачный полк.«Облачный полк» – современная книга о войне и ее героях, книга о судьбах, о долге и, конечно, о мужестве жить. Книга, написанная в канонах отечественной юношеской прозы, но смело через эти каноны переступающая. Отсутствие «геройства», простота, недосказанность, обыденность ВОЙНЫ ставят эту книгу в один ряд с лучшими произведениями ХХ века.Помимо «Книгуру», «Облачный полк» был отмечен также премиями им. В. Крапивина и им. П. Бажова, вошел в лонг-лист премии им. И. П. Белкина и в шорт-лист премии им. Л. Толстого «Ясная Поляна».

Веркин Эдуард , Эдуард Николаевич Веркин

Проза для детей / Детская проза / Прочая старинная литература / Книги Для Детей / Древние книги
Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги