Читаем Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз полностью

Ещё: у покойного Пичая была репутация удачливого полководца, а у самого Вечкензы - лихого наездника.

"Яблоко от яблони - недалеко падает" - много-народная мудрость. Предполагается, что и в части генштабистской деятельности "падалица" - там же.

Желание вернуть своё и приобрести чужое, вызвало в довольно миролюбивом народе волну военного энтузиазма. Тем более, что сначала речь шла о мальчишеской выходке: набеге молодёжи на соседей.

В каждом доме есть такие... искатели приключений. Бездельники. "Герои насчёт поговорить". Мои игры с марийско-эрзянской экзогамией добавляли этой категории населения - числа и возбуждённости.

"В семье не без урода" - русская народная мудрость.

Патриархальная семья - очень большая. Соответственно, "уродов"...

Общенародный поход, "консолидация нации" годами проповедовался, готовился Пичаем. Теперь на эту почву "идейно-психиатрического единства" наложилась "экономическая необходимость". И - "молодые лица".

Похоже на историю царя Филиппа и его сына Александра Македонского. Папа строил, готовил, объединял. Но...

" - Посмотрите на моего отца! Он собирается переправиться с войском через Геллеспонт. А сам не может перелезть с одного ложа на другое!".

Сынок с приятелями пошёл "сливки снимать". Включая пытки и казнь Филоты, убийство его семидесятилетнего отца - Пармениона.

В руках Пармениона были войска и царская казна. А главное: авторитет успешного полководца при трёх поколениях македонских царей. За что ветерана и зарезали.

Мне это очевидно. Но здесь не читали Плутарха. И боевые сподвижники и соратники Пичая поддерживают его сына и наследника Вечкензу.

Мудрые главы семей кушали очередного медведя, пели "медвежьи" песни и долго, многословно обсуждали - кого пойдём грабить. В смысле: в героический поход.

Если бы в том городке над Тешой сидел Пичай - вопросов бы не было:

-- Пойдём русских резать!

И пошёл бы мой Всеволжск дымом... Но Пичай тихонько гнил на родовом кладбище. А у нового инязора Вечкензы были свои планы. Точнее - мои.

...

За неделю до того, как мы отправили Вечкензу к его отцу, я как-то заскочил в их, с Самородом, опочивальню.

Весёлый смех затих с моим появлением. Самород подгонял обувь для предстоящего путешествия и рассказывал парню смешные истории. Увидев меня, его подопечный, как и положено обученному рабу, "пал на лицо своё", принял надлежащую позу и издал соответствующие звуки.

-- У тебя уже хорошо получается, Вечкенза.

-- Я старюсь, мой господин. Моё желание - служить господину, Воеводе Всеволжскому.

-- Это - твоё первое желание. И оно исполняется. Ты хотел отправиться к отцу? Твоё второе желание исполнится через неделю. У тебя было и третье желание. Помнишь?

Сколько не били его за эти месяцы, но "удержать лицо" он не смог. Ярость, ненависть, злоба...

-- Я хочу отомстить кипчакам! Которые меня украли. Которые меня... мне... мною...

Он стоял на полу в позе покорности, боясь пошевелиться, только провожая меня нервным взглядом через плечо. Снова ожидая чуда, как при новости о выкупном соглашении. На лавке у стены Самород отложил сапог с пришиваемым ушком и тоже внимательно уставился на меня.

***

Как выразился Энди Такер: "если поставить филантропию на коммерческую ногу, она даёт очень неплохой барыш".

"Филантропия... такое искусство, которое оказывает благодеяние не только берущему, но и дающему".

Понятно, что у меня тут филантропия с "рыбной" спецификой. Нашей, исконно-посконной.

"Меня есть три желанья

Нету рыбки золотой".

А, может, и я на что сгожусь?

"Приплыла к нему рыбка, спросила...".

Амплуа - "золотая рыбка", исполнение желаний пациентов - очень прибыльное занятие. Помимо приятности, пристойности и благорастворимости. Одно ограничение: клиент должен желать "правильное".

"К чему управлять людьми тому, кто может управлять их желаниями".

Третье желание парень озвучил - поработаем в образе премудрой селёдки.

***

Я уселся напротив и принялся размышлять вслух:

-- Твои обидчики - кош Куджи, его "волчата". Они ходят в орде Башкорда. Можно потребовать от хана их выдачи.

Мои собеседники напряжённо переглянулись между собой.

-- Не, воевода, худо ты придумал. Ежели требовать от хана выдачи его человека - нужно объяснять. Доказывать да показывать.

Мы с Самородом внимательно посмотрели на выпирающую кверху заднюю часть Вечкензы. У медведя - самая вкусная часть, отделяется на угощение женщинам. А как оно кипчакам?

***

-- И шо ви хочите мне предъявить? Какие ваши доказательства?

-- А вот.

И объективная улика отработано спускает штаны.

"Лёгким движением руки брюки превращаются в..." - в неопровержимое, процессуально корректное свидетельство.

***

Вечкенза представил картинку... судопроизводства. Резко смутился. И снова уставился на меня с ещё более сильной надеждой. Тем временем, озвучиваемые предложения Саморода - им же самим и опровергались:

-- А ежели, к примеру, самим туды слазить... И всех тех поганых порезать... Ведь учуют же, собаки шелудивые! Ведь углядят-то! Хан следом явится, воевать зачнёт...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Облачный полк
Облачный полк

Сегодня писать о войне – о той самой, Великой Отечественной, – сложно. Потому что много уже написано и рассказано, потому что сейчас уже почти не осталось тех, кто ее помнит. Писать для подростков сложно вдвойне. Современное молодое поколение, кажется, интересуют совсем другие вещи…Оказывается, нет! Именно подростки отдали этой книге первое место на Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру». Именно у них эта пронзительная повесть нашла самый живой отклик. Сложная, неоднозначная, она порой выворачивает душу наизнанку, но и заставляет лучше почувствовать и понять то, что было.Перед глазами предстанут они: по пояс в грязи и снегу, партизаны конвоируют перепуганных полицаев, выменивают у немцев гранаты за знаменитую лендлизовскую тушенку, отчаянно хотят отогреться и наесться. Вот Димка, потерявший семью в первые дни войны, взявший в руки оружие и мечтающий открыть наконец счет убитым фрицам. Вот и дерзкий Саныч, заговоренный цыганкой от пули и фотокадра, болтун и боец от бога, боящийся всего трех вещей: предательства, топтуна из бабкиных сказок и строгой девушки Алевтины. А тут Ковалец, заботливо приглаживающий волосы франтовской расческой, но смелый и отчаянный воин. Или Шурик по кличке Щурый, мечтающий получить наконец свой первый пистолет…Двадцатый век закрыл свои двери, унеся с собой миллионы жизней, которые унесли миллионы войн. Но сквозь пороховой дым смотрят на нас и Саныч, и Ковалец, и Алька и многие другие. Кто они? Сложно сказать. Ясно одно: все они – облачный полк.«Облачный полк» – современная книга о войне и ее героях, книга о судьбах, о долге и, конечно, о мужестве жить. Книга, написанная в канонах отечественной юношеской прозы, но смело через эти каноны переступающая. Отсутствие «геройства», простота, недосказанность, обыденность ВОЙНЫ ставят эту книгу в один ряд с лучшими произведениями ХХ века.Помимо «Книгуру», «Облачный полк» был отмечен также премиями им. В. Крапивина и им. П. Бажова, вошел в лонг-лист премии им. И. П. Белкина и в шорт-лист премии им. Л. Толстого «Ясная Поляна».

Веркин Эдуард , Эдуард Николаевич Веркин

Проза для детей / Детская проза / Прочая старинная литература / Книги Для Детей / Древние книги
Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги