Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

"Эмигранты и предатели" покрутили своими языческими носами, посмотрели, что могилы уже копают, что у меня церковных хоругвей нет, крест на пупе не болтается.

-- А попы у тебя есть?

-- Есть. Чимахай. Не боись - он вас не тронет. Пока не побежите. Ну, а если... Топорами живых положит. Мёртвых - в пекло отправит. За трусость. По вере каждого.

-- Ну, тогда другое дело.

Нормальные мужики. Встали в работу - дерева валять.

Потом отряды повалили один за другим. В разном состоянии. Большинство, к моему удивлению и радости - успешны.

Разок заскочил между крыльями леса небольшой загон половцев. Быстро поняли, что им тут будет плохо и убрались. Меня это встревожило - не всех вырезали.

Через день заявился такой... панкура. Здоровенный, оружием увешанный. С крашенным гребнем на голове и большим бубном на спине. Сначала "права качал":

-- Я великий вождь! Я иду в свой кудо! Никто не остановит меня!

Потом вытолкнул женщину-полонянку:

-- Это - выкуп. За проход.

Не понял. Он меня, что - за придорожного "мытаря" принял?

Женщина в годах, русская, хорошо одетая. По повадкам - из вятших.

-- Ты кто?

-- Я - княгиня Ольга.

Кто-о?!

Хорошо, что я не страдаю косоглазием. А то у меня глазки так бы и... заскочили. И не ел с утра - заворот кишок тоже не грозит.

Теперь - то же самое, но помедленнее.

-- Святая и равноапостольная?

Тут уже она на меня вылупилась. Потом хохотать начала. Пальцем показывать. Отсмеялась, объясняет:

-- Я - княгиня Черниговская, вдова князя Владимира Давыдовича, мать князя Вщижского Святослава Владимировича...

-- Магога?! Изя Давайдович - тебе деверь?!

Снова удивилась, посмотрела оценивающе:

-- Что ж, хорошо, что и среди поганой мордвы слава князей из дома Рюрика известна. Вели вернуть мне моих служанок и вещи. А этого... хамло крашенное с бубном, вели казнить. За неуважение, за вольности и непотребство, к русскому княжескому дому явленные. Муж мой за это тебя пристойно наградит.

Факеншит уелбантуренный! Сословно-любовно-этнический...

-- Ты - жена хана Башкорда?!

Она покровительственно улыбнулась, смерила меня взглядом, милостиво добавила:

-- И вели шатёр поставить. Не пристало всякой... чуди белоглазой на княгиню русскую зенки вылуплять.

Я... как-то растерялся. Но вид суетящихся на засеке мордвинов напомнил о насущном:

-- Э... А где Башкорд?

Она отошла уже шага на три, полуобернулась, бросила через плечо:

-- Хан-то? По делам отъехавши. Скоро прискачет. Да не боись ты. Как он эту... из чащоб вылезшую погань... посечёт, да тебя к нему приволокут - я словечко замолвлю. Кыпчаки-то - не звери лесные. Погоняют плетями малость для острастки, да и отпустят. Шатёр вели. Да прогреть добре - замёрзла я малость.

Она была абсолютна уверена в своём праве приказывать, в безусловной обязанности окружающих исполнять её требования, нестись по мановению её руки, стремиться прислуживать, угождать ей.

"Живенько! На цырлах! Плетями - только малость. Чисто для острастки"... Настоящая русская княгиня, аристократка до кончиков ногтей и волос.

-- Стоять.

-- Что?! Ты что, сбрендил, забыл перед кем стоишь?! Мурло бродячее! Я княгиня! Из дома Рюрика! Понял, пёсьий сын?!

-- Ты не княгиня. Ты - не рюриковна. Ты блудливая сучка средней потрёпанности. Вшивая подстилка из юрты шелудивого поганого. Ноготок, взять, взбодрить, ободрать.

Кто-то не только из пленников, но и из мордвы, попытался возражать. Пришлось потянуть со спины "огрызки". Сбоку, с кучи валежника поднялась косматая голова крокодила - Курт зевнул, облизнулся и демонстративно приступил к ожиданию. Сейчас можно будет поохотиться на этих глупых обезьян в овечьих шкурах.

Ноготок с подручными приступил. Баба заорала. Народ вылупился и отодвинулся. Только приведший её панк рискнул поинтересоваться:

-- Ну и хорошо. Раз ты принял выкуп - мы пойдём.

-- Стоять. Твоё имя? - Тырпыр - дикий голубь... Так вот, голубок - не тыркай. Пока не пыркнули. Построй людей, перечитай. Мой отрок - всех перепишет. Потом встанешь со своим отрядом вон там. Кто уйдёт - умрёт. И ты - тоже.

-- Это... нечестно! У нас уговор! Ты бабу взял - дай свободный проход!

-- Где ты видишь бабу? Бабы - в полоне, полон ещё не делили. А это не баба - это оружие. Наконечник копья, направленный в сердце орды. Ты им пользоваться не умеешь. Поэтому, на время боя, это оружие беру я. Иди.

На снегу, в одной коротенькой рубашке, на коленях, с вывернутыми руками и распущенными в беспорядке волосами, княгиня выглядела несколько иначе. Чем десять минут назад. Рядом, на овчине, лежала её одежда и украшения.

-- Ноготок, а где крест?

-- Не было.

-- Ты! Ты сдохнешь страшно! Он выпьет твою кровь, выжжет твои глаза, съест твою печень... А-а-а!

Женщина пыталась отстаивать своё достоинство. Свои права. Которых, по моему мнению, у неё нет. Я просто ухватил ком рыхлого снега и сунул под рубашечку. Ком большой - хватило от низа её живота до горла.