Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)

Головник встречного обозика в пяток дровней торопился сильно, встречных не пропустил, принял вправо. И попал на тонкое место. Только мявкнуть и успел. Вместе с лошадью. Лёд ломаться пошёл, разлом растёт. Быстро так. И вторые сани — следом. Тут лошадка потрепыхалась. Успела истошным ржанием выразить обиду на дурака-хозяина. Хозяина тоже не недолго хватило: уцепился за край полыньи, да край обломился. Его под лёд и унесло. Остальные по-отставши были, остановились и назад.

Тихое Лето комментирует:

— Бестолочи. Видел раз, как три десятка возов вот так, один за другим, под лёд ушли.

Это-то фигня. Вот Иван Грозный однажды, в очередной свой Казанский поход, утопил возле Стрелки всю осадную артиллерию Московского царства. С обозами. С конями. И с людьми, конечно.

Хорошо, что Тихое Лето меня не послушал, что мы в две тройки идём. Шли бы одними санями, весу было бы больше. Могли бы и себе полынью сыскать.

— Смотри — Стольник едва копыта таскает.

О кличках, которые гонцы применяют для своих коней… без комментариев. Может, им нравится поделиться друг с другом новостью типа:

— Гляжу, а Стольник-то на мою кобылу налазит. А я его плетью! И в хвост, и в гриву! Вложил десяток горячих — Стольник-то и поумнел, кобылу более покрыть не пытается.

* * *

Как-то в стройотряде девушки наши прикормленного котёнка назвали «Комиссаром». Идут они как-то на утреннее построение. А отрядный комиссар тихонько следом. И слышит как одна наша красавица другой говорит:

— А комиссар-то наш — наглый такой! Всю ночь ко мне в постель лез. Я его среди ночи — за шкирку и во двор выкинула. А он, представь себе, в форточку лезет!

* * *

«Стольника» пришлось в Опеченском Рядке оставить — выдохся конь. Продали за безделицу, чуть не с доплатой. К весне-то отдохнёт, отъесться. Раз в тридцать дороже станет. А так — в три дня ляжет.

Хорошее здесь место. Лоцманы живут. То через пороги проводку ведут, то вокруг, через Нижний Волочек лодии выводят. И нынче, при Господине Великом Новгороде, и при Петре Великом.

«…В Посаде живут учреждённые Петром лоцманы в опрятных двухэтажных домах, на мещанских правах…, народ солидный, осанистый, здоровый и крепкий, знающий себе цену и очень разумный…».

По Некрасову: «…Ни одно сословие простонародья не живёт так привольно, как лоцманы этих мест».

Имея за спиной Нижний Волочек, естественно идти к Волочку Верхнему. Естественно… А что говорит по этому поводу паранойя? — А паранойя вопит: «хоть как, но не так! Не так, как все!».

Если меня ищут, то ищут по логике нормального путешественника — на «торных путях». Соригинальничать? Повернуть к западу, к Селигеру?

Однажды, в 21 веке, поймал на слух фразу из какой-то молодёжной песни: «Осташков держит Волочек». Осташкова ещё нет. Тот мужичок, рыбак Евстафий, по имени которого и названо селение, ещё не родился. А вот остров, с которого он убежит, спасаясь от новгородцев, сжёгших его родной Кличен, уже есть. Есть и другой остров, на котором до войны будет центр советской бактериологической медицины. Ну, Ящурный институт и прочее. А после — ракетный филиал с пленными немцами. С огромными многоэтажными подземельями, вырубленными в гранитном теле острова.

Стоит уже, наверное, Игнач-крест — указатель дороги к Новгороду на северном водоразделе. Место, до которого дойдут тумены Бату-хана. Летопись говорит, что впереди монгол бежала Новоторжская дружина, указывая врагам дорогу. Где-то здесь и бежала.

Виноват — побежит. Выводя вражье войско к Селигеру, на льду которого монголы, поняв, что отсюда нужно выбираться назад и быстро, уничтожат огромный русский полон, набранный в Залесье. Завалят порубленными телами русских людей и навозом монгольских коней вёрсты озёрного льда.

Селигер. Здесь говорят — «Серигерский путь». На порожистой Мсте идти вверх лодками — тяжело, по сравнению со спокойным течением речек возле Селигера.

Но «мы пойдём другим путём». Пожалуй, самым тяжёлым. Не на юг или запад, а прямо на восток. К Мологе.

Паранойя. Проще — страх. Хочу оказаться как можно дальше от Лук, от возможного источника сыска.

Тихое Лето кривится, скалит зубы, шипит, но… Надо уносить задницы. Даже рискуя конями. И мы, чуть отъехав от Опечки, сворачиваем в приток, почти в обратном направлении, потом снова сворачиваем, потом… Удомля.

Не надо по слогам: «УДО! Мля!». Нет здесь «условно-досрочного». Просто ещё одно угро-финское название.

Гряда холмов, цепочка озёр, речки… Очередная — Волчина.

Название соответствует действительности. Улепётываем от волчьей стаи во весь опор.

Я приподнимаюсь в санях, кричу отстающему Сухану:

— Коня! Коня отвяжи!

Тихое Лето резко разворачивается на облучке, в ярости замахивается на меня кнутом… и отворачивается. Неотрывно смотрит вперёд, только вперёд, орёт, гонит тройку. Ничего не поделаешь.

За второй тройкой бежит на привязи наш последний «заводной» конь. Увы — уже не «заводится». Одышка у него прорезалась — свистит на каждом вдохе как паровоз. Простыл, наверное. А может — бронхиальная астма от продолжительного скармливания затхлых и заплесневелых кормов. Корм в дороге… не в княжеской конюшне.