Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)

Конь начал задыхаться, тянуть в упряжке не может. А теперь уже и просто бежать не успевает. Дыхания не хватает. Были бы на месте — привели бы в порядок, подлечили. Тут… кто не бежит — тот отстаёт. Тащить беднягу тройкой на привязи… Многовато будет — тройки нас самих не факт что вывезут.

Балласт. Скинуть.

Сухан разворачивается, рубит топором узел уздечки бедолаги на спинке саней. Убирает топор и снова взмахивает кнутом над спинами притомившейся, сбавившей ход тройки.

Освобождённый от привязи конь ржёт вдогонку, молотит всеми четырьмя, пытаясь не отстать.

Свобода — это хорошо. Для тех, у кого достаточно сил бежать. Бежать быстро даже без свиста кнута над спинами. Кого гонит вперёд свой собственный, свободный, страх.

Его — гонит. Увы, недолго — страх есть, а дыхания нет. Он ещё бредёт следом неровным шагом, когда накатывает стая.

Всё. Пока не доедят — за нами не пойдут. А мы выскакиваем на Мологу и — снова не туда, куда надо — гоним на север. Прямо на восток не пройти — Овинищенская возвышенность. Овинов на ней не видать, а вот непроходимые леса — стоят.

Молога — места знакомые. Я тут как-то тоже пару трупчиков сварганил. С нурманом на «божьем поле» бился. Ежели тут походить-потолкаться — вспомнят… Этого — не надо.

В Мологе нас не имали. Ночью пришли — в ту же ночь ушли. Рассвет встречали уже у суздальского поста.

Юрисдикция, факен её шит, переменилась! Это — главное.

Коням — корм и отдых, нам — отдых и баню.

Выдохнули.

И Тихое Лето запил. Не загулял, а именно в драбан со сварой. Напивается молча, в одиночку, без разговоров или, там песен с плясками. И молча звереет. Подойдёт к балясине на крыльце и начинает её трясти, рвать. Молча. Будто пытается голыми руками бревняку разломать. С ненавистью. Со злобой невыразимой. Не кричит, не матерится. Только зубами скрипит.

Я как-то сдуру подошёл. Ну, типа, посочувствовать, поинтересоваться. Может — помочь чем… Он нож вытащил и на меня. Потом остановился и ножик в ту балясину по рукоять.

— Кони! Такие! Из-за тебя! Да ты против них! Дерьмо плешивое!

Сел у балясины и заплакал.

Коллеги, вам уже объяснили, что вы, со всей своей тряхомудрией прогрессорства и извивизмом попадизма — просто… жидкие отходы жизнедеятельности домашних животных? По сравнению с самими этими животными. Да и как можно сравнивать?! Конь — это сила, красота, мощь, польза, скорость… жизнь! А попандопуло? — Одни убытки.

Глава 52

8

«Выдохнули». А некоторые — снова «вдохнули». Опасные для меня Смоленские и Новгородские земли остались позади. Но теперь и в Суздальских землях пребывать… тревожно.

Я провалил задание князя Андрея.

За неисполнение поручений Боголюбский взыскивает. Жёстко. Даже и смертно. Причём у меня нет «неубиваемых» оправданий.

— Опознали? Квартирьер Великого Князя? К тебе — с любовью да лаской? Так это ж здорово! Он в самое нужное место и привёл бы! По попке гладил, за ягодичку хватал? Так это ж — прекрасно! Свой-то интерес — самый крепкий! Поиграл бы с ним. Коли он сам налезть тщится. Потерпел бы. Или тебе твоя задница дороже светлого князя приказа? Заботы его государевой?! Сколько там, в летописи, новгородцы в Заволочье, побитых суздальцев считают? Тыщу и ещё триста? Твой задок дороже тех жизней?! Ты недотрогу изобразил, пофыркал, поломался. А нам мужей добрых — сотнями в сыру землю закапывать? Их вдовам и сиротам — ты слёзы утирать будешь?

Для Андрея есть только одно понятное обоснование — смерть.

— Не смог. Потому что — умер.

— Жаль. На всё воля божья. Тихого тебе лежания. Следующий.

«Шоу маст гоу». Всё остальное — глупость или трусость. Или — измена.

Да и по сути. Мог бы как-то… «покрутить динамо».

Ах, я сегодня не могу! У меня голова болит, настроения нет, ножку сводит, место не нравится, свет яркий, музыка громкая, зубы почисти, ноги помой, подушка псиной пахнет, скоро гости придут… Да мало ли есть уловок по-мурыжить мужикашку! А уж в моём тогдашнем битом состоянии — просто очевидно. Чуть подумал бы и…

Да я бы его самого в три дня раком поставил! Он бы мне сапоги вылизывал! Или ещё что… С восторгом и причмокиванием! Только объяснить правильно — на что он нарвался. Что я — тот самый «Зверь Лютый». Про которого по «Святой Руси» уже звон идёт. Такой… весьма харАктерный. И сколько он может от моей благосклонности получить. И что он может потерять. Включая голову.

Спокойно, Ваня. «Остроумие на лестнице» — термин французский, а жанр — наш, отечественный.

А даже если и… И что? Ты, Ванюша, не девочка — знаешь, пробовал. Потерпел бы. Было бы время вспомнить… таблицу интегралов. Или прикинуть насчёт «побелки потолков, переборки полов и прочего мелкого ремонта». От этого не умирают. А вот те сотни суздальских мужиков в Заволочье… — реально землёй накроются.

Мог бы их спасти. Мог бы… да прирезал бы того Даньслава! Врага. Опасного. Храброго, хитрого.

Здесь людей мало — выбьешь одного, на его место другого поставят. Но — другого. С другим набором талантов, с иным характером. Возможно, такая замена… и порушила бы дела новогородские. Не все! Но те, погибшие в Заволочье люди… Может быть.