Зверье мое

Зная о бесплодности Пиллти, мы не очень волновались о последствиях этого мезальянса. Мы лишь заметили в Пиллти некую духовную окрыленность и на фоне улучшения аппетита.

Спустя два месяца, Пилти стала беспокойной, подавала мне какие-то знаки и, в конце концов, внедрилась на наше супружеское ложе с моей стороны, всячески намекая на мою тупость и неспособность понять, что она фертильна и нуждается в ветеринарной помощи. В отличие от меня она проявила большую сообразительность. Зная что всем в доме управляет Неля, она обращалась персонально ко мне распознав во мне человека, проходившего в институте курс ветеринарной гинекологии. Польщенный ее выбором, я стал более пристально наблюдать за финальной фазой ее беременности в надежде на благоприятный исход естественных родов. К сожалению она не смогла сама справиться и я принял решение извлечь потомство хирургическим способом. Увы, ее детки оказались нежизнеспособными, а проведенная мной операция навсегда положила конец ее способности к обрестению радости материнства.

Ее дальнейшая жизнь потекла спокойнее, исчезли толпы поклонников у нашего подъезда, никто более не пел серенад, даже бывший сердечный друг, завел отношения на стороне, а запах его тестостерона на коврике перед нашей входной дверью, распылился в пространстве и времени.

После у Пиллти была сложная эмиграция В Лос Анжелос, прогулки по солнечному Голливуду с его вечно цветущими холмами и красочной понорамы города с их вершин. Она упивалась ароматами цветущих клумб и не собранных экскрементов других просетителей газонов. В Лос Анжелесе мы научились собирать помет Пиллти в специальные мешочки, чем вводили в недоумение и брегливость местных жриц любви, по дружески предлагавшие Неле не заниматься грязной работой, а вступить в их профсоюз.

По прошествии нескольких лет счастливой и сытой жизни Пиллти вынуждена была покинуть этот прекрасный город и эмигрировать в Нью Йоррк, где вскоре после тяжелой болезни нашла свой вечный покой.

Однажны, еще во времена жизни в Одессе, у Пиллти гостили Бонни и Подшипник. Их мирная беседа была прервана внезапным и неожиданным появлением гостя, не получившего приглашения на вечеринку. Незванный гость являл собой рыжее пушистое кошачье архитектурное совершенство и такую же совершенную наглость. Еще на улице он приметил Нелю и, как опытный ловелас, включил весь свой инструментарий соблазнения. В его арсенале был и откровенный флирт и демонстрация внешнего лоска и чарующее обаяние. Неля попалась на уловки соблазнителя, как малоопытная школьница, открыв ему дверь в нашу обитель. Гость не обременял себя вежливыми манерами, войдя в дом, он немедленно проследовал к источнику питания. По пути он щедро и справедливо распределил оплеухи обоим гостям и угрожающе шикнул на хозяйку. Все трое опознали в нем негодяя, но проглотив обиду изобразили радушных хозяев, уступив гостю свои кормушки. Плотно отобедал, он отказался от выпивки, за что был прозван Егором Кузьмичом в честь крупного советского партийного деятеля, пытавшегося ввести в стране сухой закон, где с древних времен главной национальной скрепой является алкоголь, как базовый фактор духовного союза соотечественников.

Казалось, Егору Кузьмичу у нас понравилось и он решил влиться в состав нашей семьи. На правах нового обитателя он обзавелся частной собственностью, присвоив себе кормушку Пиллти, мое зеленое кресло и детскую кроватку Кости, в которой, в определенные часы, он позволял находиться бывшему хозяину. Надо отдать должное Егору Кузьмичу, он не стал требовать персонального туалета, а предпочел пользовался дворовым. Эта уступка побуждала Егора Кульмича к сложным и опасным альпинистским маневрам для спуска с балкона 3-го этажа на грешную землю, удобрив которую, он возвращался тем же путем. Его единственной альпинистской снастью были стебли дикого винограда, тянувшиеся от земли к свету нашего балкона.

Однажды, ожидая на балконе возвращения Егора Кузьмича с прогулки, я заметил как добрая половина населения нашего многоквартирного дома заняла места на своих балконах с той же целью, что и я. Каждый из балконов становился ареной для, взывающих к возвращению домой своего кота. Доминирующее многоголосье "Рыжиков", "Васек", "Мурзиков", "Мурчиков" над единственным голосом с именем Егора Кузьмича был заглушен общим гомоном. По-скольку я не увидел массового нашествие котов в пределах своего взора, то догадался, что все призывы адресованы единственному коту, вероятно, скрывавшемуся от Интерпола под разными именами.