Звери малой земли

У края толпы открывалось пустое пространство метрах в двадцати от входа в универмаг. Не зная, куда податься, Чонхо ощутил, как ему на плечо легла рука. Он молниеносно нацелил пистолет на человека за собой. Мужчина с зелеными глазами что-то проговорил на заунывном языке, стянул меховую шапку с головы и сунул ее в руки Чонхо. Русский. Чонхо пригнулся в гущу толпы и снял федору. Кинув шляпу на землю, он спрятал пистолет во внутренний карман и нацепил меховую шапку. Он подавил импульс продолжить бегство и как ни в чем не бывало пересек пустую улицу. Удалившись метров на 50, он заметил, как группка солдат ринулась в толпу, выкрикивая приказы. Толкнув вертящуюся стеклянную дверь в магазин, Чонхо понял, что спасен. Он вышел из бокового входа в переулок и рухнул на обледеневшие каменные ступени.

– Чо, прости меня. Мне так жаль, – повторял он самому себе, задыхаясь от приступов сухого плача, будто бы мороз вытравил даже его слезы.

* * *

Чонхо вернулся в Сеул одним томным вечером в начале лета. Он был изможденным, как никогда прежде. Пиджак от старого костюма свободно болтался на нем. Великие южные ворота продолжали оставаться на своем месте, а вот все вокруг них изменилось до неузнаваемости. Со всех зданий и флагштоков свисало еще больше флагов, однако улицы пугающе опустели. Не было видно машин и грузовиков. Чонхо было известно, что нигде в городе нельзя сыскать топливо. Япония направляла все ресурсы на борьбу с США в Тихом океане. Горючее варили даже из сосновых корней и шишек. Получавшаяся мутная смесь через несколько часов залепляла любой двигатель вязкой, как разжеванная ириска, массой. На фоне общей экономии бензина летчики предпочитали врезаться на самолетах прямо в американские военные корабли, вместо того чтобы возвращаться на базу. Прошел даже слух, что в темно-зеленых джунглях и на недоступных островах японцы воевали до самого последнего человека, вооруженные лишь бамбуковыми копьями. А по ночам звери выходили полакомиться свежим мясом.

От вокзала до виллы Мёнбо предстояло добираться где-то полтора часа. Минуло 8:30, и к западу все еще висела дымка серого сумрака, оставшаяся от покинувшего небосклон солнца. Чонхо ничего не ел целый день и, несмотря на способность переживать тяжелейшие физические лишения, чувствовал, что его тело покидают последние силы.

Он решился дать себе передышку и облокотился о дерево гинкго. Погода была приятная и, скорее, безветренная, но воздух был свежим и прохладным. На небо с переливчатым отливом восходила почти достигшая полнолуния луна, которая выглядела особенно ярко и эффектно над померкшим городом. По привычке Чонхо коснулся серебряного портсигара во внутреннем кармане. Как и всегда, это движение принесло ему умиротворение. И именно в этот момент сзади раздался голос:

– Руки вверх. Медленно отходи от дерева.

Чонхо вытащил руку из пиджака и боком вышел из-под тени гинкго.

– Никаких резких движений. Не дури, – посоветовал голос, приближавшийся к нему со спины.

У Чонхо при себе не было пистолета, а то бы он уже отпрыгнул к дереву и выстрелил в сторону говорившего, а потом бы скрылся в хитросплетении узеньких переулков, куда не пробивался даже лунный свет. Под поясом у него был нож, но тот был абсолютно бесполезен против человека с огнестрелом. Он слышал, как к нему приближаются две пары ног. Одна из них наконец-то достигла его, и он почувствовал, как ему больно скрутили руки за спиной. Запястья сразу сковали наручники. По окончании всех этих действий в его поле зрения попал офицер с жиденькими, скособоченными усиками.

– В чем дело? – поинтересовался Чонхо и сразу же пожалел о собственной слабости. Он же собирался молчать, как камень.

– Посреди ночи бежишь куда-то… Избегаешь мобилизации? – по-японски заявил первый офицер, но, взглянув на черты его лица, Чонхо быстро пришел к мысли, что перед ним кореец. Второй офицер, который повязал Чонхо, на вид был не старше шестнадцати. Парень явно побаивался своего пленника. На этот раз Чонхо смог удержать рот на замке.

Практически в полном мраке они втроем дошли до полицейского участка Чонно. Они добрались туда часам к одиннадцати. С Чонхо сняли наручники. Его отвели в камеру, переполненную спящих спина к спине мужчин. На прибытие Чонхо никто не обратил внимания, лишь послышалось недовольное ворчание, что и без него места совсем нет. Ему пришлось укладываться на единственное свободное место на полу, рядом с наполненным до краев ночным горшком. Единственная поза, которую он мог принять, – сидя, прижав колени к груди. В этом положении он провел ночь и большую часть последующего утра.