«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Лезть вперед, под огонь спрятавшейся поблизости противотанковой пушки, Чистяков не рискнул. Приказал развернуться, продолжая движение к южному краю деревни, куда планировалось выдавить вражеский гарнизон.

На «тридцатьчетверку» наткнулись метров через четыреста. Сразу увидели оплавленную пробоину в борту. Десантники заняли круговую оборону, а танкисты копошились в машине. Когда Саня подошел к ним, увидел два тела, накрытых шинелями, и двоих раненых.

Сержант-башнер, взявший на себя обязанности командира машины, весь перемазанный в саже, с перевязанными руками, рассказал, что произошло. Раздавили и постреляли из пулеметов минометный расчет. Лейтенант высунулся из люка, и тут ударили сразу противотанковая пушка и пулемет.

– В окопе немецкое отделение сидело, а неподалеку пушка. Снаряд в борт врезался, лейтенанту правую ногу напрочь, а меня контузило.

Не растерялся механик, на полном ходу раздавил пушку, а десантники и танкисты с подбитой еще утром машины схватились с немецким отделением. В бою погиб один из танкистов, а двое десантников получили ранения. Загорелись солярка и масло на поддоне, но огонь сумели потушить. Машина изнутри обгорела, рация вышла из строя, но «тридцатьчетверка» к бою готова.

– Только башня не проворачивается, – почесал затылок сержант, новый командир машины. – Мы ломом пробовали поддеть, но там что-то хрустнуло, не рискнули дальше крутить. Получается вроде вашей самоходки.

Чистяков глянул на тела погибших. Шинель, которой прикрыли командира, насквозь пропиталась кровью, торчал лишь обгоревший сапог. Один из раненых тяжело и прерывисто дышал, грудь была перевязана от живота до ключицы. На многочисленных витках бинта проступали сплывшиеся в одно три кровяных пятна.

– Под автоматную очередь угодил, – пояснил сержант. – Три пули насквозь. Его бы в санбат побыстрее.

Второй раненый сидел, привалившись к вороху соломы, которую, видимо, принесли специально для него. Выглядел он бодро, хотя были пробиты обе руки.

Стрельба на южной окраине не прекращалась. Чистяков отчетливо слышал звонкие хлопки танковых пушек, взахлеб били не меньше пяти-шести пулеметов. Вели огонь и немецкие пушки, звук которых был глуше. Саня связался по рации с Сенченко, коротко рассказал ситуацию.

– Мы выдвигаемся через минуту. У вас как дела?

– Вкопанный в землю Т-3 на окраине бьет с холма, ну и пара пушек. Фрицы хоть и отступают, но цепляются за каждый сарай. Десантники потери несут.

Когда машины готовились тронуться, раненный в руки десантник крикнул:

– Оставьте кого-нибудь с нами! Фрицы появятся, на куски изрежут.

Сержант приказал остаться своему контуженому радисту и взял на его место танкиста из экипажа подбитой утром машины. Радист, чем-то похожий на Костю Денисова, растерянно осматривался.

– Как же мы тут одни?

– У вас два автомата и гранаты. Стреляй и никого близко не подпускай.

На южной окраине шел бой. Две «тридцатьчетверки» вели беглый огонь. Горели несколько домов и сараев, взрывы ломали деревья, поджигали постройки.

Проехали мимо тел убитых десантников. Их лежало пять или шесть, видимо, попали под пулеметный огонь. Одну из противотанковых пушек разбили прямым попаданием. Расчет другой спешно цеплял «семидесятипятку» к легкому вездеходу.

«Тридцатьчетверка» торопливо выстрелила. Промахнулась. Второй раз не дал пальнуть вкопанный на холме сбоку дороги Т-3, тоже с удлиненным орудием. Бронебойная болванка ударила в укатанную дорогу в метре от гусениц. Отрикошетила, выбив сноп мелких камней, и врезалась в бревенчатую стену дома, пробив и перекосив его.

– Целимся в него? – спросил Коля Серов.