«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Оставшиеся самоходки и танки из прорвавшейся группы вели себя по-разному. Командир танковой роты Сенченко с тоской ожидал снаряда, который разнесет его в клочья. Понимая, что выиграть поединок нет ни одного шанса, гнал вместе с двумя другими «тридцатьчетверками» вслед за комбатом.

Они вышли из зоны поражения бетонного дота. Но экипаж «Тигра» решил отвлечься от русских самоходок и точным выстрелом вложил снаряд в одну из «тридцатьчетверок». Снаряд угодил под башню, сорвал ее с погона и мгновенно воспламенил пропитанные соляркой и маслом внутренности.

Горящий танк с перекошенной башней и погибшим экипажем, но с работающим двигателем продолжал катиться по склону прямиком в капонир. Механик застывшей рукой удерживал курс. Там машине предстояло взорваться, смять остальные три танка и накрыть их горящей соляркой, которая выплеснется при взрыве.

– Мама, – успел прошептать далеко не робкий старший лейтенант Сенченко, оглядываясь из люка на катившуюся по пятам смерть.

За храбрость в боях Петр Сенченко был назначен командиром танковой роты в двадцать четыре года и оставался по существу мальчишкой. Он понимал, что выскочить из ловушки не успеет, и перед глазами пронеслась вся его недолгая жизнь.

Неизвестно, о чем думали в эти секунды остальные танкисты, но майор Швыдко первый раз в жизни проявил невиданный до этого героизм. Возможно, сыграла свою роль и выпитая водка. Он бежал навстречу горевшей «тридцатьчетверке» и отдавал команды, размахивая трофейным «парабеллумом»:

– Стоять! Я вам приказываю!

Наконец сообразил, что отдавать приказы мертвому экипажу бесполезно. Кинулся по откосу капонира вверх, затем метнулся в сторону от приближающегося огненного клубка и полез на стену. Сорвался и, скатившись вниз, застонал, не в силах выдавить из пересохшего горла какие-то слова, может, попросить помощи у Бога. Ведь помогает он иногда и членам партии, и великим грешникам.

– Господи! – наконец прорвался наполненный ужасом крик.

И этот вопль словно остановил приближавшийся огненный шар. В механизме танка что-то заскрежетало, заклинило шестеренки, колеса, и мощный взрыв взметнулся шагах в семидесяти от стоявшего на четвереньках майора. Его обдало жаром, опрокинуло взрывной волной.

Сверху летели гнутые железяки, разодранные орудийные гильзы, куски горевшей человеческой плоти и дымящееся, разорванное в клочья тряпье. Рядом шлепнулась оторванная нога в тлеющем сапоге, откуда торчала острая половинка кости.

Осколки пощадили майора, но на ноги свалилось горевшее сиденье. Оглушенный взрывом, Швыдко замешкался. Раскаленные пружины прорвали ткань комбинезона, вонзились в икры. Когда Швыдко, корчась от боли, сорвал и отбросил сиденье, промасленный комбинезон уже горел, раздирая невыносимой болью все тело.

Комбинезон сорвали и потушили подоспевшие танкисты, облили ноги водой из термоса и сунули фляжку с водкой, чтобы спасти комбата от болевого шока.

За два года войны орденоносец Швыдко не был ни разу ранен или обожжен, и только сейчас понял, какие муки испытывают танкисты.