От такого открытия от Пот… Гарри захотелось бежать прочь и не оборачиваться. Снейп потихоньку поднялся с ложа и, дрожа от холода, направился прямиком к Квотриусу, хотя и не знал, как он примет столь ранним, холодным утром его, Сева.
Дверь была закрыта, но не заперта - в доме ромеев не было принято запираться, от того и замков на дверях опочивален не было. Но открыть дверь Северус не решался - он просто не желал ещё одного невербального Круциатуса невероятной силы, который мог бы полететь в него от заспанного, внезапно разбуженного Квотриуса.
Поэтому Снейп возглашал под дверью брата - полукровки:
- Квотриус, это я.
Квотриус! Проснись же! Я сам пришёл к тебе, мне холодно, и я ищу тепла твоего тела. Квотриус!
Услышь меня!
- Северус?
На пороге появился совсем не заспанный прекрасный греческий бог с неправильного цвета глазами, глазами Поттера. Значит, теперь ещё и эту муку Северусу терпеть - обнимать брата с… отточенными, такими английскими чертами нелюбимого «Гарольдуса» Поттера.
А вот Квотриус… Понял ли он, в кого преобразился его облик? Нет, судя по его спокойствию. А почему Северус видит проглядывающие сквозь облик «божества» черты Гарольдуса? Неужели его разум... так занят чувствами и эмоциями прежнего раба х`васынскх`, того разорённого подчистую племени?
- Любовь моя, биение сердца моего живого, оплот бытия моего, заходи скорее, согрею я тебя, и любовь тебе, коли захочешь ты, то с превеликим удовольствием подарю.
Северус возлёг на ложе брата, тёплое и местами… увлажнённое то уже остывшими, то горячими пятнами.
- Квотриус, твоё ложе…
... - По правде сказать, мы с Северусом предпочитали проводить… наше общее свободное время в Малфой-мэноре. Ничего другого Северус и не хотел. Ему нравилось в моём поместье, - замечательно врал Люциус. - И, нет, граф Снейп только живописал мне собственные впечатления от купания в этой, должно быть, замечательной речке.
Вы - настоящий счастливчик, профессор Люпин, сэр, раз удостоились чести искупаться в ней. Вы ведь не постеснялись и купались… как и Северус, который рассказывал мне, что купается à-nü* ? Так его сиятельству больше нравится. А Вам понравилось?
- Да, знаете, лорд Малфой, чрезвычайно, - осмелел Ремус в состоянии большлго подпития. - И, знаете, можно только пожалеть, что Вы не были удостоены такого величайшего… наслаждения.
… Малфой в ответ только сильнее прижался боком, таким тёплым и мягким, раскормленным, но остающимся упругим, в дорогих чёрных брюках, к бедру Ремуса в дешёвых коричневых. И Рем был на седьмом небе, если, конечно, такое существует - а почему бы ему и не быть? - от счастья из-за такой близости красивого мужчины. В опьянённом мозгу его играли и переливались сумасшедшими цветами картины художника-сюрреалиста, расписывающие нереальный, но волшебный мир снов о чём-то большем, о дальнейшем ходе событий.
Но Люц прислонился к Ремусу уже с полчаса как, и дальнейших действий не предпринимал. Он казался весьма занятым пусканием колечек дыма изо рта, уже выкурив одну пачку и принявшись за вторую, почему-то французских Gauloiases.
О, это вовсе не то, что английские, хоть и не на экспорт всяким дерьмом набитые, а настоящим вкусным табаком, не отправляемыми за границу, как говорил… говорит… ещё скажет Сев о своих любимых John Players «grey», но сигареты Малфоя… Это было нечто - пряный, насыщенный неведомыми, загадочными, такими невесомыми, еле-еле позволяющими себя поймать отголосками ароматов дым. Он прокрадывался в лёгкие некурящего, но обладающего звериным, тончайшим обонянием волка, Люпина, и был необычайно восхитителен.
Ремус, получив ударную для него дозу никотина, просто вдыхая этот аромат, от полутора пачек выкуренных лордом Малфоем сигарет захмелел с непривычки к таким чудовищно прекрасным ароматам ещё больше, и его потянуло на некоторого рода откровенности.
- А знаете, лорд Малфой… Вы мне очень симпатичны… Скажу даже больше, прельщающи и соблазняющи, как мужчина мужчину, разумеется. Ну, Вы понимаете, сэр.
- Не извольте сомневаться, уважаемый профессор, сэр, я Вас прекрасно понял. Но, может, лучше уже не говорить, а действовать?