Малефиций ткнул сына в живот указательным пальцем с удивительно хорошо и чисто обработанным ногтем, Северус согнулся почти пополам, а Папенька, вновь обретший свой статус старого похотуна в глазах Снейпа, только рассмеялся своей шуточке.
- Какой же хилый ты, сынок, видно, к несчастию своему, в матерь пошёл. Зато гибкий, как змеюка. Но уж с варварами воевал отменно, только излишне добр ты к ним, дикарям этим. Ну, ничего, в следующих походах и не на такое тебе предстоит насмотреться да и перестать сопли по лицу размазывать при виде действий моих бодрячков-легионеров.
За храбрость в боях, но не за жалость свою к этим недоумкам - варварам, запомни это, вскоре уже папирус получишь из Лондиниума. Ехать вот далеко из столицы до нашего города да и папирусы привозят невесть, откуда, потому до свадьбы твоей, полагаю я, не успеем. Ничего, мы и после свадебных праздненств пирок та-а-акой зака…
- Из Египта, Александрии Великой.
Северус решился оборвать вконец развеселившегося Папеньку и уйти к брату, предоставленному самому себе. А сие обстоятельство смущало Снейпа.
- Что из Египта?
- Папирусы, их привозят к нам из Александрии Великой - громаднейшего порта во всей Ойкумене, одного из центров цивилизации и прекраснейшего, после Рима, разумеется, города мира.
Но Папенька разошёлся и даже не обратил внимания на то, что его речь была прервана какой-то «Авександией». Ему явственно хотелось наконец-то запросто, по-солдатски, как на долгожданном привале после долгой тряской дороги, по душам поболтать со своевольным, злоязычным, колючим, недоступным и, главное, излишне братолюбивым наследничком. И Папенька начал откровенничать:
- Но не сильно жалею я о смене женщины на ложе своём. У меня ж ещё твои рабыни нетронутыми остались, хоть и помню я, когда навещал тебя во время выздоровления твоего от лихорадки, когда не мог ты даже пищу легчайшую принимать, разрешил ты мне попользовать их. Но тут начались делишки со сватовством, а я хитрый - всё в секрете держал. Если честно, боялся я, что ты заране откажешься от Союза.
Но вот матерь твоя, о Северус, сыне мой, знай, после нашего возвращения из похода сильно переменилась ко мне и не отвечает боле на ласки и всё, что надлежит совершать супругам на ложе, так, как делала сие ранее - с радостию принимая меня в лоно своё, позволяя ласкать до помрачения разума её, теперь словно чрез силу свершает. И смотрю я - не в радость ей ласки мои, даже не застонет, когда за грудь ущипну. А я, поверь, с годами настолько умел стал в игрищах любовных, что любая, будь то даже, хоть и редкая, но невинная девица, правильно обласканная и распалённая мною к соитию, не замечает даже болезненной, как говорила мне, тогда ещё довольно неопытному юнцу, давным-давно супруга моя, дефлорации.
Но вернусь-ка я вновь к мыслям о супружнице моей - не пойму, что с нею соделалось? Она же столь много страдала без супруга, и вот - не нужным оказался я ей. Уж не завела ли она в наше отсутствие «хвост» себе? Ибо, кому как, а многим, как идёшь с ней по улице, она явно по нраву. Может, спит она с любовниками многими, покуда я с рабынями развлекаюсь, вот и утомлена она всегда, и нежеланен я. Знаю же, что не красавец-мужчина я, а может, у кого подлиннее будет? А женщине только того и надо, они ж ненасытные в любви! Кто лучше гвозди забивает да подольше, тот им и любе…
Северус решил прекратить неприятные для него разговоры о женщинах да ещё и с непосредственным сексуальным акцентом, выражаемым пошлым, вульгарным языком черни, пересыпанном грубейшим солдатским жаргоном. При случае Снейп и сам прибегал к этому диалекту латыни, но от Папеньки да ещё о бабах слушать такое было сверх его сил. Поэтому он решил поведать счастливому будущему отцу благую весть, о коей почему-то умалчивала Маменька, предпочитая терпеть неприятные ей сейчас ласки ненасытного супруга, которого хватало, ну, буквально, на всех рабынь, даже на некоторых покрасивее и не дряблых, а упругих телесами, из каморы для старух.
- Матерь моя понесла от тебя, отец мой высокорожденный, разве не ведаешь ты о сём воистину удивительном и радостном событии? Знай же, что наградили вас за любовь супружескую, наконец-то соединившую вас после стольких лет разлуки милосердные и всемогущие боги сами волею своею!
- Нет, воистину не ведал! - Папенька мгновенно перешёл вслед за правильным, возвышенным языком сына от пошлостей и подозревания супруги в измене к умилённой, почти нормальной латыни. - Ибо умолчала Вероника, супруга моя, о ниспослании нам на старости лет такого счастия. Надо принести бычка в дар Диане - Матери, дабы спокойно и вовремя разрешилась от бремени отныне и до родов неприкосновенная матерь твоя, сыне. Радуюсь я весьма, умилил ты, о драгоценный сыне, меня словесами твоими.
Северус поспешил «раскланяться» с Папенькой на такой бравурной ноте… С «отцом» - магглом, коий знал о жене своей много менее, нежели, чем совершенно чужой ей профессор.
И мгновенная, внешне кажущаяся праздной, мысль посетила голову сего многомудрого профессора: