Звезда Аделаида - 2

- Сиречь, прекраснейший цветок, произрастающий во множестве за пределами Ойкумены, в Персии дальней, завоёванной лишь раз Александром прозванным Великим, из греческой Македонии и имеющей цивилизацию, столь отличную от ромейской, но благонравную и достойную цивилилизации ромейской, и цветок сей суть самое прекрасное, что мне когда-либо удалось повидать во странствиях моих. И такова ты, невеста моя наречённая. Носишь ли ты кольцо моё? - как всегда, выкрутился Снейп.

Тихо лепечет грудным, приятным, отдающимся, словно по волшебству где-то в груди Северуса голосом:

- О да, жених мой наречённый. Ношу. Вот - погляди. Верна я тебе лишь одному на свете целом. Но не восхотел ты подойти ко мне. Скажи, отчего? Так ли уж уродлива я? Разве кажусь я тебе с обезьяною дикою, волосатою, мерзкою, нелепою ликом своим либо телом схожей?

Ну, с первым и последним можно и поспорить, а вот пальчики невестушки наречённой профессору Зельеварения понравились. Милые - коротенькие, пухленькие и с правильными, ухоженными ноготками. Но кольцо делалось по мерке и потому сидит, как влитое, прямо в начале выдуманной глупыми литераторами Рима женской «жилы сердца». Как будто в отношении кровообращения женщины отличны от мужчин! Ну, есть небольшая разница в районе малого таза, и всё.

Снейп взял невесту за милую ручку, поднёс к губам и нежно, насколько мог, коснулся лёгким поцелуем.Зачем же он позволял себе оказывать такие галантные любезности брюхатой потаскушке? Он и сам не ведал.

- Се есть… Се есть обычай таковой неромейский? Но, Северус, жених мой наречённый, верно, знаешь ты множество обычаев иноземных, ибо бывал ты даже за пределами Ойкумены обширной. Дивлюсь я на тебя - столь млад ты еси… А уж успел всевозможные приключения сыскать, како рассказывал мне отец мой единородный, патриций высокорожденный и кудесник преотменный. Я же всё дома, всё дома…

Потом Адриана скромно потупила бесцветные глазки и чуть слышно, с явно заранее отработанным придыхом, произнесла:

- Необыкновенно приятственен мне обычай сей.

Сие нежно и обольстительно столь много…

- Да, познал я манеры и обычаи многих стран, но тебе, о возлюбленная невеста моя, дарю лишь лучшее. О Адриана, се есть обычай галльский, варварский - целовать руку суженой своей. Но не изволь гневаться на то, что по-варварски поцеловал я длань твою… Ибо ни в одной известной мне стране - а их, поверь, велицее множество! - не встречалось мне обычая столь же целомудренного и вежественного, аки в Галлии доселе дикой.

Малефиций, отозвавший законнорожденного сына и наследника в сторонку прошептал «театральным шёпотом», тише он не мог, не умел:

- Чтой-то ты не так ведёшь себя с обручённой. Чмок её в губы, да и дело с невестушкою, уж слишком брюхатою что-то, закончится и можно переходить к пиру, а не то у меня живот уже свело с голодухи-то. Что-то ты долго не подходил к брюхастой своей… Так и предчувствовало сердце моё отцовское, что подкинут тебе «подарочек» сии гнусные задавалы и подлипалы Сабиниусы.

- Но как же так? Мы же едва знакомы, а я уже должен целовать её, тем более брюхатую? Дай мне хоть познакомиться с ней чуть получше, а уже потом лезть целоваться, о высокорожденный патриций и отец мой. Ибо весьма смущён я нечестивостью невесты своей.

-Нет, целуй и брюхатую - ты же кудесник, вот и избавишь её от непрошенного плода. Так заведено. Целуй и пошли. Не то уж жрать охота, а то эти-то, сыны Сабиниуса здоровы жрать, вот вдвоём барана без нас и съедят, а нам что потом? Второго барана, не прогневайся, сыне, готовить распорядись, дабы и нам с тобой и министром досталось бы вкусить нежнейшего мяса агнца.

- Полагаю я, стоит только дать Выфху приказ, дабы передал он кухонным рабам…

- Передам, сыне мой разумный.

Северус, немного опешив, вернулся к невестушке своей плодовитой и сказал ей прямо, без излишней лирики, которую он уже было замутил, и без всяких обиняков, попросту и самоотверженно, как положено верному легионеру и, в скором времени, всаднику Божественного Кесаря, но с прикрытой издёвкой:

- Позволь поцеловать тебя, о невеста моя прекрасная, честная, наречённая, дабы скрепить помолвку нашу.

- Прошу тебя - погоди, о Северус, жених мой, уж обручивший меня и славословие мне, недостойной, неслыханное произнёсший.

- Ну, что ещё? - начал сердиться Снейп.

Он-то собирался-собирался с духом, чтобы коснуться губ женщины нечестной легчайшим поцелуем, полегче, чем с Гарри в первый раз, и тут, как в продомобиле, жмут на тормоза. Причём на всей скорости, на которую Снейп был способен.

- Должна произнести и я, в свою очередь, славословие тебе, о наречённый мой жених, как соделал ты ради меня. Так слушай же, что пришло на ум мне и что буду я говорить тебе сейчас, восхваление превознося.

- На ромея не похож ты вовсе, скорее, на уроженца мест южных, тех, где Сол пребывает даже зимой. Тонок ты и изящен, словно мышь летучая. Молод ты - не таким представляла я мужчину двадцати осьми лет от роду. Не даст тебе никто из граждан более двадцати.