А если я маньяк и прирежу её первой же совместной ночью, не дожидаясь, пока в меня полетит какое-нибудь о-о-чень неприятное и болезнетворное заклинание? Об этом ей не могли рассказать, чтобы не расстроить свадьбу, которой так желают оба дома. Шутка. Я и пальцем её не трону, если со стороны Адрианы не будет угрозы моей чести … или жизни. Да ладно тебе нагнетать ситуацию - она, вроде бы тоже не маньячка, и на хрена я ей, нелюбый, сдался! Наверное, это и есть пресловутые, описанные у всех классиков, банальнейшие женские хитрости и заигрывания. Просто-напросто я ничего о них не знаю, только из книжек. Нимфадора, как я её звал наедине, и она не сопротивлялась так, как на обществе, наверное, из-за теплейших чувств, которые эта необыкновенная девушка испытывала ко мне… тогда, очень и очень давно. Так вот, Тонкс - единственная девица, с которой я целовался и обжимался - вела себя намного строже и осторожнее, не позволяла мне лишнего, когда мне уже невтерпёж становилось и хотелось попросту завалить её где-нибудь в укромном местечке, хоть и собиралась уже «упасть в мои объятья». Ну да, она же девица, по крайней мере, была девицею, уж не знаю, как сейчас, а эта - бля…
Да ладно,
- подобрел Снейп при приятном воспоминании о когда-то любимой Тонкс, - избавим нашу «неправильную девушку» от негожего приплода, и всего делов-то. А концы - не в воду, а в отхожую яму… Не придумали ещё ромеи места общего пользования с проточной водою. А вот в Восточной Римской Империи быстро перенимут такой важный опыт от турок-сельджуков, наиболее усовершенствованное ими устройство, не считая лёгкой, маневренной конницы. Всего-то ещё пять веков в термах мочой мыться потому, как произойдёт это важное с точки зрения общественной гигиены заимствование ко времени десятого века, когда Восток столкнётся с Западом напрямую в борьбе за владение процветающим торговым городом Иерусалимом. Тогда и пресловутые розы появятся.Ох, как же живот болит и свело заразу то ли от боли, то ли от голода. Да, скорее, именно с голодухи, как выражается мой милый, такой непосредственный Папенька. Тягучее чувство от удара, конечно, ещё осталось, но теперь главное ощущение - какой-то дикий, неестественный голод, итить-колотить. Адриана, что ли, опять ворожит? Но зачем? Чтобы я объелся и лопнул, ей на радость? Три «ха». Больших таких «ха»!