Звезда Аделаида - 2

Источником же той страшной, чуть не сведшей даже не в могилу на фамильном кладбище, а прямиком на погребальный костёр, астении послужила, во-первых, изнурительная вынужденная голодовка, но за годы шпионских страстей Снейп привык и к немереному обжорству деликатесами сразу после «развлечения» Волдеморта, и к многодневному голоду во время длительного подбирания по приказу «Его Темнейшества» и молчаливому одобрению Ордена Феникса компонентов опасных, смертоносных зелий, варки их, возгонке, сублимации и прочих алхимических премудростях, о коих мы не будем более распространяться вовсе.

В большей степени, чем вынужденная голодовка «по дурости», как считал сейчас Северус, источником, продолжившегося и дома недуга - замедленного кровообращения в жилах и общей слабости послужили ветра на обратном пути - изнуряющий, выстуживающий, вымораживающий северный и холодный, влажный, пронизывающий северо-восточный, гонящий сырость с Северного моря - то ли ещё сентябрьских конца месяца, но, скорее, уже октябрьских ливней с ледяным ветром. Время в походе летит незаметно, хоть и однообразно, не считая непосредственных сражений и отдыха после них, от чего теряешь счёт не только дням, но и месяцам. А обратный путь домой, так и вовсе вымотал очень нескорой, отчаянной надеждой увидеть внезапно ставший милый сердцу Сибелиум. Рядом с квадригой Снейпа бежали день за днём голодные, постоянно отстающие, до полу-смерти уставшие «незаслуженные» рабы, которых Северус вовсе и не желал видеть возле себя и лошадей, едущей из-за них то умеренной рысью, то крупным шагом! Северус с превеликим удовольствием передал бы «своих» рабов «отцу» или названному брату, но так не принято по ромейским грёбанным военным законам - дабы Господин дома приехал к себе с пустыми руками, и приходилось терпеть да ещё и переживать за здравие своих рабов. Одна эта бесконечная дорога с принятыми по военному, необсуждаемому приказу Папеньки - тогда ещё «отца» - грозного военачальника Снепиуса Малефиция - несчастными созданиями -

шестью молодыми и красивыми, несмотря на слой грязи на их черноглазых личиках, женщинами, две из которых были, к тому же, сильно беременны. Впрочем, ни одна из них не перевозбудила подыхающего от голода и холода

«благородного хозяина». Да ещё в придачу было трое сильных юношей лет пятнадцати, самих на коленях ползавших за Северусом и напросившихся в рабы к «доброму, великодушному хозяину», избавившему их от пыток, и «до кучи», для полнейшего счастья оного хозяина - два ребёнка, по меркам х`васынскх`, уже взрослых, вот-вот должных пройти обрезание, лет восьми - десяти.

Однако профессор дома разболелся да так тяжко, а всё из-за упрямости, уже к тому времени давно сбрендившего брата, чуть не убившего, по своему же признанию, из чувства… тогда ещё вовсе необоснованной ревности, ставшего позже таким любимым, Гарри, милым Гарри…

Но нечего бередить свои чувства, лучше бы придумать, как и чем можно помочь безумцу, как Сев надеялся и уповал, временному, и… ещё Гарри не оставлять одного надолго. А то, что ещё парень выкинет накануне свадьбы Мастера Зелий! Ведь не с ним же идут к алтарю, не ради… их, такого желанного счастья курят благовония и сжигают жертвенный жир, аромат, вернее, вонища несусветная, которых доносится до богов, восседающих на их солнечной вершине, и те становятся благосклонными к брачующейся паре. Вот только пара эта должна быть разнополой - увы, но таковы приличия и положения седого и отсталого пятого века.

А вскоре, в иды месяца десятого, во всём доме, особенно на «привилегированном» первом этаже, стало так холодно, словно по нему проносилась, как в Азкабане, пара-другая Дементоров, и Северус уже не раскрывал ставней в своей спальне. Он заходил всё чаще и чаще к Гарри наверх, отчасти считая это простым желанием погреться, хотя юноша, привыкший нагишом, в одной тряпице вокруг чресел, переносить холодные зимы, тоже не закрывал ставен, как и другой, «тот сумасшедший бедный»* , а с другой стороны - он и не знал сам, зачем так часто проведывал юношу. Или, что оказалось впоследствии правдой, ему казалось, что он не знает, не отдавая себе полного отчёта в своих же мыслях и чувствах.

Однако сейчас профессор обязан был, чтобы сохранить лицо перед этими алконавтами-любителями и обжиральщиками-профессионалами, а может, и наоборот, кто их разберёт и кому, что самое главное, это нужно («Напившись, всё забудут о… нас с Гарри».) произнести, хоть и запоздалое, но традиционное обращение хозяина к противным гостям: