Звезда Аделаида - 2

И-эх, выпить бы сейчас хорошую порцию славного очищенного пойлица - ышке бяха - да завалиться спать, чтобы ко Квотриусу прийти свеженьким. Ах, да! Квотриус сегодня будет занят тщетными попытками зачать наследника! А Снейпу достанутся все карпы, так ловко «выловленные» Квотриусом из головы Северуса. Хоть поесть вволю да вкусненького… Выпить… Выпить немедленно! Но куда тут выпить! Дело предстоит ненужное, но архиважное для всех окружающих. Так что они только и делают, что постоянно пересмеиваются да поддевают друг друга двусмысленными шуточками. А вот профессору-то как раз не до шуточек. Отнюдь. Ему бы церемонию бракосочетания выстоять, а не свалиться перед алтарём с распоротым от грудины до самого паха быком, отведённым для ауспиций, от вновь подступившего головокружения да ещё и обязательной мути с тошнотой. Ах, как кружится голова, как голова кружится! Невозможно, кажется, терпеть эту муку!

Профессор не был белоручкой, таким, как хотелось бы ему казаться в ту ночь откровения в походном шатре с Квотриусом после хорошей порции ышке бяха от военного врача, с каким-то странным запахом. Не раз и не два по приказу Лорда он вскрывал трупы замученных, страшных на вид людей - грязнокровок и магглов, павших, в конечном счёте, от «благословенной» Авады. Уж больно Тёмному Лорду хотелось распознать секрет её действия. Антиресно, видите ли, ему было, чем маги отличаются от магглов… посмертно. Но все неприятные вскрытия и поиски прошли зря - свою тайну Avada kedavra уносила вместе с жизнью жертвы…

… Невеста, закутанная в мягко и умело задрапированную фламмеум* пурпурно-золотистого цета, приобрела даже некоторую приятность и женственность всего облика. Вдруг Северуса, как какого-то дикаря, («А я ведь и есть цивилизованный дикарь, сменивший брюки - «варварские штаны» в понимании ромеев на благородную, блядь, тунику. Хожу даже без трусов - уж больно они поизносились! По приказанию Папеньки на меня даже древнюю родовую тогу навесили - гордись, Сев!») бесцеремонно берут за руку и ставят на «положенное место» - впереди «друзей», следом за говорливою, щебечущею, перешёптывающеюся, глядящей на жениха довольно бесстыдно, («А ещё фаты носят! Все, как одна, уже опытные женщины!») толпой «подружек», сейчас хорошо отличимых от невесты отсутствием фламмеума и багряными башмачками, подчёркивающими их высокое происхождение, не такими золотыми, как у невесты, обтянутых той же тканью, из которой сделана фламмеум. Такие золотисто-пурпуровые башмачки - тоже обязательный атрибут убранства невесты.

Свёрнутый брачный договор несёт под мышкой, но аккуратно, чтобы не было складок на документе, Сабиниус Верелий, его Северус с Адрианой подпишут после ауспиций, ежели те покажутся отцам семейств благоприятными. Мнения матерей, тем более, что одна из них - Маменька из-за трудной беременности - отсутствовала, по традиции не учитывались.

Рядом с Верелием, ступающим торжественно и грациозно, несмотря на огромный свиток, суетится, стараясь попасть ему в шаг, раскрасневшийся от лёгкого для него морозца, а, главное, из-за волнения об ауспициях Малефиций - уж больно хочется породниться с Сабиниусами! - но он только частенько семенит. Потом Снепиус просто начинает маршировать - ему так привычнее, чем изображать из себя тонкокостного горного барана, подобного высокорожденному свату.

Всё, осталось немного, вся процессия уже перевалила через широкий и не думающий замерзать Кладилус по слегка горбатенькому, крепкому, каменному мосту, и теперь вся толпа знакомых и родственников Кролика выталкивает вперёд жениха и невесту. Они встают лицом к главному алтарю, посвящённому Юноне - богине Брака, но худющий жених стоит, явно и странно, отчего, пошатываясь, справа от драгоценной пухлой невесты. Кажется, и многим из присутствующих, что жених волнуется об исходе ауспиций куда боле, нежели спокойно и уверенно стоящая невеста. А ведь и для неё предстоящие ауспиции важны, едва ли не боле, чем для жениха. Отчего же его так шатает? Вроде, когда пришёл в дом невесты, трезвым был, да и кто из рабов Сабиниусов осмелился бы налить ему винця перед свадьбой? Вот свяжитесь Союзом, тогда и пейте оба, а до… не положено.

Связанный бык - трёхлетка, почуяв смерть, как умеют чувствовать её приближение только животные, истошно ревёт и рвётся, но толстые верёвки не дают ему сучить ногами. Быстрее бы уже закончили мучения бедного животного, Снейпу и без того тошно от боли, кажется, пронизывающей каждую клеточку заледеневшего тела, а тут даже смотреть неприятно. Но вот сейчас, когда быку перерезали горло, глядеть стало ещё гаже, но невесте, кажется, всё равно, словно бы она с детства была храмовой служительницей. Она не собирается, как юная гордая девица из французского пансиона, каких, практически, предлагали графу Снейп в «его» времени, и не раз, падать в обморок при виде вспоротого нутра животного.

Жрец откладывает ритуальный, здоровенный нож - а как же, быка взрезать! - умывает руки в большой, красивой позолоченной чаше - чьём-то подношении, и объявляет: