Звезда Аделаида - 2

Но они уже заполнили холл своими крупными не то, что у обыкновенных Lupus canis, телами, наряду с ожидавшими своего времени, уже испуганными людьми и нервными охранниками с вытащенными из фирменных чехлов волшебными палочками, не допускающими даже странно мирным оборотням расхаживать по помещению туда и сюда. Здесь можно было только сидеть в покойных, мягких креслах и листать скучный «Daily Prophet». Но читать же звери не могли! Ходить - значило, шуметь, доставлять всяческие неприятности и вообще кружить в самой непосредственной близости от Самого. Волки вдруг, почти все разом - как всегда, волчицы первыми - почуяли неладное - что-то неправильное поселилось в их мозгах, то, чему раньше никогда не было места. Жажда человечины. Трясущейся от страха, вжавшейся в покойные кресла меж зачарованными окнами, показывающими все прелести ненастоящего мира… И горделивых охранников Самого, готовящихся уже к превентивной атаке на очень даже живых не двуногих.

И волки, обезумев от не перестающей жажды тёплой, нет, горячей, бьющей ключом, человеческой крови, кинулись на волшебников…

… Дата свадьбы у всех древних да ещё и современных традиционных народов, таких, как арабы, персы, славяне, кельты, всегда выбиралась с учётом верований в счастливые и несчастливые дни и месяцы. Так, ромеи никогда не заключали браков в мартиусе - месяце, посвящённом Марсу - Воителю. Ибо супругам негоже воевать друг с другом, а свадьба, заключённая в сей месяц высокорожденным всадником, подразумевала, что он всю жизнь проведёт в воинских действиях, так и не свидевшись с супругою по-настоящему, не испытав на себе её заботы и внимания. Возможно, даже малоплодной - с одним, двумя дитятями - из коих ещё неизвестно, родится ли наследник, будет сия пара из-за постоянных отлучек супруга.

Майус был посвящён богине Майе, греческой, заимствованной ромеями, как и большинство богов своего пантеона, «матушке, кормилице», богине плодородия и матери быстроногого Меркурия. Издревле, в связи с начинающимися на Аппеннинах серьёзными сельскими работами, такими, как распашка полей под посев пшеницы, этот месяц считался неподходящим для свадеб. На непосредственное участие в управлении колонами и рабами есть специальные домовитые, хозяйственные и сообразительные домочадцы, не считающиеся Господами. Но эти самые домовитые по несколько раз на дню отчитываются перед Господином дома или, если в отлучке вынужденной он (см. Мартиус), иными Господами своими о ходе посевных работ. Сколько, кто, что, где, когда посеял, сколько акров земли вспахал, сколько у кого после зимы овец и коров осталось, сколько шкур подохших не переживших зимы, животных, привезут колоны, каков приплод с осени, и это только о колонах. А ведь были ещё на Альбионе, и во множестве, господские пастбища и пашни, латифундии, куда выгоняли разжиревших на дармовом пропитании за зиму рабов, был господский скот, зёрна ячменя, бобы и остальные взращиваемые культуры. Были мельницы, которые всегда приводят в порядок в майусе. Да много ещё чего было, могущего отвлечь женившегося Господина от любовных утех с покуда не приевшейся напротив желанной, молодой супругой.

Браки не заключали во все поименованные дни любого месяца - календы, ноны, иды, также, как и в три дня мундуса, соответственно, по одному дню в девятом, десятом и одиннадцатом месяцах года, когда по поверьям уже одних ромеев «лично» , без греческого влияния, открыт вход в царство мёртвых.

Северус, как обещал когда-то после известия о неминуемой казни в виде женитьбы, встретил Адриану с мидущими теперь несколько позади неё жёнами - «единобрачницами» у входа в свою несчастную, холостяцкую, сейчас подвергнующейся осквернению в виде «супруги» опочивальню, разубранную рабынями - мастерицами новыми, купленными только вчера драгоценными шелками. Папенька денег дал - и всё это ради того, чтобы невестушке понравилось в доме Снепиусов…

И стоял Северус не один. Группу поддержки ему составляли горящий факел и широкая чаша с водой. Чаша всё намеревалась опрокинуться и тем не давала совсем уже больному Снейпу стоять спокойно и усиленно думать да даже больною до краёв головою. Он со всей своей железной волей, превозмогая боль, заставлял себя думать о предстоящем упаивании супруги Снотворным зельем, что будет так легко на пьяную голову жены. Последняя противненьким, тоненьким голоском предложила стать «Гайею» для своего «Гая». Пищание, исходившее из её груди, так не походило на её обычный, грудной, приятный тембр («Вот, опять - приятный. И что-то в ней, да нравится мне.»)…

Волнуется она, разве что? А с чего бы это? Секрет её в выгребной яме вот уже несколько дней как гниёт. Но Адриана не спешит снимать паллу, а всё кутается в неё, что, как известно ему, Севу, противоречит обычаям проклятого, но уже заканчивающегося действа сверчков.