Звезда атамана

Гершкович сыграл до конца – сочувственно вздохнул и развел руки в стороны, мол, в следующий раз Ковлеру повезет обязательно. Впрочем, несмотря на сочувственный вздох, изображенный топорно, сахарозаводчик засветился, будто свечка на Рождество, он начал лосниться от радости – выиграл-таки, выиграл! Автомобиль «рено» на эти деньги, конечно, не купишь, но десятка три коров-симменталок приобрести можно.

Как ни странно, после проигрыша Ковлера, который должен был бы охладить покерщиков, азарт овладел игроками еще больше, ставки повысились, хотя блефовать так, как блефовал Ковлер, уже никто не решился: опасно. Тем более улыбка сахарозаводчика Гершковича сделалась прямо-таки людоедской. Ее можно было расценить как вызов, как клич, поднимающий солдат в атаку – как угодно, словом, но всем, кто собрался за покерным столом, захотелось наказать удачливого игрока.

Ворох денег на столе снова начал расти, через десять минут увеличился втрое. Владельца сахарного завода умелые игроки очень скоро ободрали, как липку, и Гершкович, у которого неожиданно опустел кошелек, неверяще тряся подбородком, отстегнул от жилетки дорогой швейцарский хронометр – этакое золотое солнышко – и аккуратно положил на стол. Сообщил, продолжая трясти подбородком:

– Покупал за царские, не деникинские…

Остроумов подхватил хронометр за цепочку и небрежно кинул в высокую кучу денег.

В это время в зал, где шла карточная игра, вошел лакей, специально поставленный внизу, чтобы встречать гостей, породистый, с пышными бакенбардами, в ливрее, будто из старинного водевиля, и громко объявил:

– Архимандрит Зосима из города Киева.

Хозяин неожиданно расцвел, возбужденно потер руки – появилась возможность залезть в кошелек нового клиента, – и велел:

– Зови!

В дверях показался высокий красивый священник с роскошной окладистой бородой, поклонился собравшимся и произнес густым, как у певца Федора Шаляпина, голосом:

– Мир дому вашему.

Остроумов не замедлил вскочить со своего места и лично принести гостю тяжелый, с резными ножками стул. Приставил его к столу:

– Извольте в нашу компанию, батюшка.

Батюшка глянул на него насмешливо и проговорил басом еще более густым:

– Изволю, изволю…

Уловил Остроумов в голосе батюшки что-то такое, от чего сердце неожиданно больно толкнулось ему в виски, словно бы оно существовало отдельно, а сам он – также отдельно, болезненный удар сердца родил в нем некое тревожное удивление, но Остроумов поспешно отогнал его от себя, приняв всплеск, всколыхнувший его, за обычную сытую усталость богатого человека, который не всегда знает, что он захочет сделать завтра.

– Мы играем в покер, – сообщил новому гостю Гершкович.

– В покер так в покер, – добродушно пробасил батюшка. – Благословляю. Можно и в покер…

Едва архимандрит уселся за стол, как расклад в игре изменился, успех перекочевал на сторону батюшки, он снял несколько кушей подряд и, не обращая внимания на завистливые взгляды покерщиков, неожиданно прочитал молитву, затем, поднявшись со стула, рывком отклеил от лица бороду.

– Я не архимандрит Зосима, как доложил вам лакей, я – Котовский!

Собравшиеся не произнесли ни одного звука, даже вздохов и тех не было, только вжались задами в стулья, тем и ограничились.

– Судя по тому, что никаких возражений не последовало, я забираю эти деньги для нужд тех, кто борется с интервентами, с белыми, зелеными, синими и прочими войсками, а также со всеми иными, кому мы мешаем жить.

Неспешно, складывая кредитку к кредитке, Котовский собрал кучу денег, получилось три солидных стопки, – рассовал их по карманам, в карман же положил и золотой хронометр, с которым так опрометчиво расстался Ковлер, сгреб в пригоршню золотые монеты и поклонился почтенному собранию.

– Честь имею, господа. Ведите себя пристойно и не обращайтесь за помощью в полицию. Это, во-первых, бесполезно, а во-вторых, наказуемо. Если я узнаю, что вы все-таки сообщили об отце Зосиме полицейским, то накажу вас. Понятно, господа?

Господа молчали, словно бы лишились дара речи.

– Не слышу радостных голосов, бодрых откликов на этот счет… Не понимаю, – с вами что-то случилось?

Похлопав себя по карманам, прикрытым просторной одеждой, Котовский еще раз поклонился и исчез.

За воротами к нему в то же мгновение подкатил извозчик на роскошной пролетке с шинами-дутышами, Котовский запрыгнул в лакированный кузов, вольно расположился на мягком кожаном сиденье и был таков.

Собравшиеся не посмели ослушаться его – о налете на особняк Остроумова полиция узнала лишь через два дня, да и то не от хозяина той пирушки, а из источников совсем иных…

Осенью восемнадцатого года было раскрыто одесское подполье, часть руководителей была арестована, работа и областкома и военно-революционного комитета была прервана.

Деникинская контрразведка, что называется, подтянулась, окрепла, объединила свои усилия с контрразведками петлюровцев и оккупантов и нанесла подпольщикам серьезный удар. Помогли, естественно, предатели.

Черное дело, которое вершили провокаторы и предатели, очень хорошо оплачивалось – причем не деникинскими кредитками, а золотыми царскими монетами.