Звезда атамана

Котовский был наряжен в форму деникинского полковника и вел себя, как настоящий полковник, жесты его были властными, взгляд из-под насупленных бровей – грозным, а тон голоса был такой, что подавлял всякое возражение – таким полковникам возражать опасно.

Место, где стояла на якоре баржа, определили еще днем, засекли его, чтобы не плутать в темноте.

Ночной сумрак был плотен, как вата, душил, его хотелось отодвинуть от носа буксирного катера, на котором они плыли, расчистить пространство. Все спутники Котовского были одеты в форму деникинских офицеров.

Наконец из мрака выплыла неподвижная плоская глыба, прочно впаявшаяся в воду. Это и была баржа номер четыре.

Катер, шедший медленно, сбавил обороты, стук двигателя стал едва слышным.

Котовский первым поднялся на борт баржи и, небрежно ткнув руку к козырьку фуражки, представился:

– Полковник Розовский. Кто начальник караула?

Начальником караула оказался русский, а не француз – худой, перекошенный на одну сторону прапорщик (кстати, половина караула также оказалась русской). Котовский сунул ему бумагу, на которой стояла подпись Гришина-Алмазова.

– Приказ генерал-губернатора: всех заключенных расстрелять. Немедленно!

Прапорщик хотел было что-то спросить, но Котовский так глянул на него, что у деникинского вояки язык нырнул в обратную сторону, в глотку.

– Красные приближаются к Одессе, – снизошел до короткого пояснения Котовский, – бои идут уже под Березовкой. Решение губернатора верное – всех заключенных к стенке. Иного выхода нет.

Прапорщик контуженно дернул головой, хотел было возразить, но не осмелился.

– Баржу выводим подальше в море, чтобы в городе не было слышно выстрелов, – приказал Котовский.

– Да дождь все заглушит, – простудно шмыгнул носом прапорщик, – в сотне метров уже ничего не слышно.

– Выполнять приказ! – рявкнул Котовский.

– Есть, господин полковник!

Буксирные концы с баржи завели на катер, покрепче закрепили, катер захрипел, застучал простуженным мотором и поволок плавучую тюрьму в мокрую темноту. Вскоре исчез – ни звука от него, ни грюка, ни пятна светлого, все проглотила ночь.

В море Котовский разоружил охрану, после этого бросился в трюм: где Смирнов?

В трюме находились не только арестованные подпольщики, но и уголовники, одного из них Григорий Иванович узнал по своему прошлому: это был узкоглазый, желтолицый, то ли эфиоп, то ли чукча, – жиган из команды Мишки Япончика, – подмигнул ему как старому знакомому:

– Где Смирнов?

Вани-маленького в трюме не было – ну словно бы перевезли его на берег или перекинули в трюм другой баржи, либо он исчез вообще… Оказалось, еще вчера его выволокли на палубу баржи, избили до полусмерти, сломали обе руки, повредили ноги, затем обмотали веревками, превратив в неподвижный кокон и швырнули в воду.

Связанный, оглохший от боли, с раскрошенными зубами и одним выбитым глазом Смирнов потерял сознание и пошел на дно.

Котовский сжал кулаки, хотел расстрелять дежурного прапорщика, но взял себя в руки. В конце концов он найдет способ расквитаться за Ваню-маленького – и французы, и деникинцы, и те, кто им прислуживает, зальются горючими слезами.

Природа всерьез загоревала о Ване-маленьком: на следующий день сырую, хотя уже и начавшую пахнуть весенними цветами Одессу накрыл снежный заряд: крупные, набрякшие влагой хлопья неспешно вываливались из плотного ватного неба, набирая скорость, неслись вниз, с сырым чмоканьем расшибались о землю.

Встревоженные одесситы попрятались по домам: это же светопреставление, не дай бог, на город опустится долгая ночь и, как на далеком севере, похоронит все живое.

Операцию возмездия Котовский также проводил с матросом Железняком, – ему нравился этот бесстрашный крепкий человек, с лица которого ни при каких обстоятельствах не сходила улыбка – он и жил с улыбкой, с деникинцами схватывался, как и с петлюровцами, и с французами, – все происходило с улыбкой.

Котовцам стало известно, что в Одессу из Екатеринодара прибывает большая делегация контрразведчиков – поделиться опытом, наметить планы на будущее, согласовать их, хотя какие планы могли быть у этого народа, непонятно: ведь красные уже находились под Одессой, тут надо об одном думать – где бы кусок сала раздобыть, чтобы смазать себе пятки… Скоро, очень скоро отсюда придется бежать.

Но, видать, контрразведчики еще на что-то надеялись, задирали упрямые подбородки и на самые глаза надвигали козырьки фуражек. Встречу одесской и краснодарской контрразведок решили отметить обильным ужином в ресторане «Реномэ». Об этом узнал Котовский, в ресторане у него работал свой человек – гардеробщик. Поскольку тот имел вид боярский, с широко расстеленной по груди бородой, то иногда он исполнял и обязанности швейцара.

– Ну что ж, пусть контрики покушают фазанов, индеек, цесарок, жаренных с яблоками и… чего там еще? Зябликов, цыплят-табака, утиной печенки, пупков в сметане, куриных языков с ананасами, козлятины с ореховой подливкой, а мы… – Котовский оживленно потер руки, – мы им маленький концерт устроим, чтобы веселое настроение не покидало их до конца следующего месяца.