Звезда атамана

В вагоне стоял шум, молодые люди, сидевшие по нескольку человек на одной лавке (лавки были деревянные, сделанные из реек, гладко оструганные и покрытые мебельным лаком – загляденье!), гомонили так, что не было слышно даже стука вагонных колес. Говорили обо всем сразу: о вредных действиях Антанты и эпидемии тифа, – выражали недоумение, почему тифом не болеют лошади, – о том, что надо сделать, чтобы морковный чай был вкуснее, и о гуталине для сапог, выплавленном из жирных окопных вшей (кстати, очень неплохой гуталин получался) – запретных тем для бесед у молодых людей не было.

Молодые врачи эти, получив дипломы об окончании медицинского факультета, направлялись на Южный фронт, где приканчивали Деникина. Впрочем, не только его, но и Шкуро, Мамонтова, других генералов, сменивших на своих гимнастерках металлические пуговицы, украшенные орлом, на костяные «штрюцкие», которые раньше помещики пришивали к охотничьим рубахам.

Одна из девушек, высокая, с гладко зачесанными волосами, темноглазая, с мягкой улыбкой, понравилась Котовскому особенно. При виде ее Григорий Иванович не только сделался моложе, но и вовсе почувствовал себя хорошо. Будто никакого воспаления легких и не было.

– Кто-нибудь из вас в сорок пятую дивизию едет? – спросил он, глядя на девушку с гладкой прической.

Девушка улыбнулась тихо, в себя – почувствовала внимание сильного, уверенного в своих возможностях человека, к таким людям женщины обычно тянутся, даже льнут, словно бы в поисках защиты, часто движение это бывает интуитивным, оно заложено в крови.

– Распределения у нас не было, оно должно состояться на месте, на фронте.

– Требуйте направления в сорок пятую дивизию, – напористо проговорил Котовский.

– А чем сорок пятая отличается от сорок шестой? – спросил юркий, с отдутуловатым лицом парень и, изогнувшись, выдернул из внутреннего кармана толстовки монекуляр на длинной латунной рукоятке, поднес к глазам, вздернул правую бровь. – А?

– Она – лучшая на Южном фронте, – сказал Котовский.

Парень еще выше вздернул бровь, следом за правой, изогнувшейся крутой скобкой, поднял левую бровь. Котовский засек – девушка, на которую он обратил внимание, этому парню нравилась тоже – это первое, и второе – парень явно почувствовал в Котовском соперника.

– Приедем на фронт, проверим, что это за хваленая сорок пятая.

– Проверяйте, проверяйте, – Котовский рассмеялся, – не переусердствуйте только, не то там есть решительные ребята, которые могут устроить свою проверку.

– Мы таких не боимся, – сказал парень и отвел от глаз монекуляр.

– Вы, собственно, кто будете, товарищ? – прицепился к Котовскому второй малый, долгогривый, осанистый, манерами и небрежной прической, почти сбившейся у него на голове в колтун, похожий на Троцкого, – малый этот охранял гладковолосую девушку с другого бока и, похоже, ревновал к «монекуляру».

Как бы там ни было, у Котовского нарисовались соперники, оба сердитые, такие сердитые, что у них даже искры из глаз сыпались, иначе отчего же в вагоне сделалось светлее?

– Я? – Григорий Иванович неопределенно приподнял одно плечо: фамилию его эти люди, конечно, знают – слишком много о комбриге Котовском говорят и пишут, но стоит ли фамилию называть? – Я – обычный фронтовик, – Котовский покашлял в кулак, по лицу его поползли бледные пятна – в груди возникла внезапная боль, но в следующее мгновение он справился с нею. – Много воевал на Южном фронте, знаю кое-кого из командиров.

Послышался длинный гудок паровоза, вагоны стало трясти меньше, воздух за окнами потерял свою загадочную подвижность, – еще несколько минут назад он шевелился, жил, а сейчас замер, – и вскоре поезд остановился.

Парень, похожий на Троцкого, подхватил ведро, предусмотрительно взятое врачами в дорогу, и вывалился из вагона.

– Куда это он? – поинтересовался Котовский.

– За кипятком, – охотно пояснил жиглявый, засунул свой приметный монекуляр, к которому относился с нежной осторожностью, как к микроскопу, поглубже во внутренний карман. Ладонью примял карман, чтобы любимый прибор не вывалился. – Сейчас будем пить чай.

– У меня есть немного сахара, – сообщил Котовский. – Глутка[3].

Молодые врачи оживились, парень с монекуляром даже захлопал в ладони:

– Браво! Сахарные щипцы, чтобы расколоть глутку, мы найдем.

Щипцами глутку не одолели, спекшийся синеватый сахар был крепче камня. Мрамор, гранит, базальт, а не сахар. Да и вцепиться особо-то было не во что – рачьи клешнявки щипцов сползали с алмазно-твердой плоти глутки.

Девушка с гладкой прической беспомощно поглядела на Котовского. Тот поднял указательный палец:

– Я сейчас!

Запустив руку на дно баула, Григорий Иванович достал оттуда кинжал. Старый, кавказский, – как трофей прихватил его в затяжном бою под Новой Гребней.

Каленый металл кинжала был крепок, можно рубить гвозди, что Котовский и испробовал, испытал на деле, – так оно и было: скорее всего, кинжал был закален и оттянут, вымочен в бычьей крови.

Котовский уложил сахарную головку поровнее на куске марли, взмахнул кинжалом, и глутка развалилась пополам: короткий резкий удар оказался для нее губителен.