Звезда атамана

В горячке, ожидая, что белые пойдут в контратаку и постараются отбить станцию – ведь Котовский перерезал очень важный участок железной дороги и почти затянул на шее у противника петлю, не разобрались, какие трофеи достались бригаде, а когда разобрались, то к Котовскому едва ли не бегом примчался командир Первого бессарабского полка Нягу:

– Тут у нас на запасных путях целый эшелон стоит, от одного вида которого стынут жилы.

– Что за эшелон, Илларион Степанович?

– Его надо видеть своими глазами…

– По принципу «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»? – Котовский засмеялся устало.

– Так-то оно так, но… – Нягу чего-то не договаривал, лицо у него было темным, словно бы командир полка только что вылез из нечищеного пушечного ствола.

На дальней ветке запасных путей, уткнувшись задним вагоном в земляной бугор, застыл промерзлый состав из двух десятков расхлябанных товарных вагонов-теплушек.

Внутри на нарах лежали мертвые люди.

Это были раненые, которых деникинцы, не имея ни лекарств, ни бинтов, ни топлива, бросили либо просто-напросто забыли про них…

– Проверьте, может, есть живые? – попросил Котовский.

Живых не было.

Комбриг так же, как и Нягу, потемнел лицом:

– Я бы врачам, которым был доверен этот эшелон, поотрезал бы все, что у них растет ниже пояса…

– А вдруг эти вагоны заменили кладбище и сюда перенесли тех раненых, которые уже умерли? – предположил Нягу.

– Нет, – Котовский отрицательно покачал головой. – Посмотри на позы, в которых они находятся. Некоторые пытались сползти с нар, видишь? Вон казак – он даже ноги на пол спустил, но на большее сил не было, так и остался…

– Да-а, будто после газовой атаки в германскую войну… Чего делать будем, Григорий Иванович?

– Как чего? Похороним по-человечески. Ведь это же русские люди…

Так и поступили.

Ново-Александровка преподнесла Котовскому еще один сюрприз. Комбриг решил переговорить с белыми офицерами, взятыми в плен, – его беспокоил Вознесенск, который предстояло взять следом за Ново-Александровкой.

Вознесенск – город древний, построен в стародавние времена, когда ни пулеметов, ни орудий не было – только мушкеты, сабли, да пистоли, поэтому и брать его надо было, как город старинный, исторический.

Во-первых, постараться, чтобы ничего не было разрушено, во-вторых, сделать все, чтобы обычные люди, к войне имеющие отношение не большее, чем Одесса к Рио-де-Жанейро, не пострадали, в-третьих, придется изобрести какую-нибудь хитроумную ловушку, чтобы бойцов потерять поменьше – перекрыть деникинцам путь к отступлению и защелкнуть замок за спиной… Это был любимый прием Котовского.

– Я с вами, Григорий Иванович, – выступил вперед Горелый.

– Что, Семен, боишься, как бы меня беляки не слопали? Не слопают, подавятся. Я – костлявый.

– Мало ли чего… – Горелый выжидательно приподнял одно плечо. – Все может быть. Мы-то с вами, Григорий Иванович, знакомы давно…

– Да, столько обычные люди не живут.

– Беляки злые, они ведь теряют все, главное – теряют родину.

– Ладно, – решительно произнес Котовский, – не уговаривай меня, я не дамочка. Пошли!

Пленных офицеров отделили от основной массы и заперли в старом, очень крепком лабазе, размерами своими схожем с тюрьмой. Да от него и пахло тюрьмой – несло тем самым немытым сложным духом, который когда-то очень удивил, а потом и смял самого Котовского, очутившегося в Кишиневском централе.

Ревнивый безумец Скоповский, вознамерившийся расправиться с Котовским из-за своей молодой жены, отослал в полицейское управление поклеп, обвинив своего работника в растрате семидесяти семи рублей, хотя никаких семидесяти семи целковых Котовский у него не брал, истратил только полтора рубля, чтобы спасти умирающего батрака, а отвечать пришлось за семьдесят семь… И даже более.

Когда фамилия Скоповского неожиданно возникала в памяти, у комбрига невольно, сами по себе, сжимались кулаки. Приходилось брать себя в руки, и тогда кулаки разжимались.

– Офицерья много, – заметил Горелый, – похоже, против нас в последнее время только офицерские полки и воюют.

– Что есть, то есть, – согласился с разведчиком Котовский, он это знал много лучше других.

Из-за домов вымахнул колючий, обжигающе резкий ветер, подхватил со снега несколько картонок из-под английского белья и, заставляя их трястись и шутовски подпрыгивать на ходу, поволок по дороге.

– Нечистая сила, а не ветер, – неожиданно неприязненно пробурчал Горелый, который, как и все разведчики, верил в приметы.

Часовой, охранявший лабаз, с трудом справился с запором, закрывавшим дверь, предупредил:

– Осторожнее, товарищ комбриг, среди пленных есть, по-моему, сумасшедшие.

– Молодец, паря, – весело усмехнулся Горелый и поддел сапогом очередную бельевую упаковку, принесенную ветром. Промороженный картон жестяно громыхнул в ответ. – Командира предупредил, а меня нет – пусть, мол, стрескают сумасшедшие… Так?

– Да ты от зубов любого крокодила увернешься, схарчить тебя – бесполезная затея, – часовой засмеялся. Зубы у него были приметные, нильский аллигатор мог им только позавидовать.