Звезда бегущая

Вот так, подумалось Ладонникову. Вот тебе и репутация твоя. Такова, значит, что полагают годным на роль третейского судьи. С усмешкой подумалось, но и всерьез где-то в глубине — оказывается, не все равно было, что о тебе говорят твои подчиненные. И вспомнились тут те свои ночные мысли о профессиональной чести. Да, правильно все.

— А по каким вы признакам высчитали, — спросил он Ульянцева, — что именно с этими он делами, о которых в газете, именно с ними приходил?

— А с ними? — переспросил Ульянцев.

— С ними.

— Ну так счет тут простой. Второго дня — возле вашего стола сидел, вчера — газета, а до того все меня последние несколько дней на разговор о вас наводил.

Ладонникову снова стало неприятно. Конечно, ясно было, что, прежде чем человек пришел, он где-то что-то услышал, разведал и так далее и тому подобное, но узнать вот в такой подробности: на лестнице, прислонившись к перилам, между сигаретными затяжками… Но он тотчас же пересилил себя.

— А что за мужик?

— Хороший мужик. — Ульянцев опять словно бы улыбнулся. — Из таких, знаете… ну, вроде: если не я, то кто же? Очень по-святому к своему делу. Чего он только, я не совсем пойму, от вас хочет?

Музыка в репродукторе оборвалась, и голос физкультработника произнес с бодрым хрипом и свистом: «Добрый день, дорогие товарищи! Исходное положение заняли? На месте ша-агом марш!»

— Да ничего особенного не хочет, — сказал Ладонников, механически начиная маршировать под вновь зазвучавшую музыку. — Высказать свое мнение, если потребуется. Не совсем, как говорится, по профилю, но я что ж, пожалуйста. Все ясно там, как дважды два. — Он поймал себя на том, что марширует, а Ульянцев стоит рядом, слушает, и ему сделалось смешно и неловко. — На зарядку становись, — с невольной улыбкой кивнул он Ульянцеву в сторону его пустующего места у противоположной стены. — Взбадривайтесь. А то, между прочим, ошибку из «трассы» еще не выловили.

— Выловим, куда денется, — отходя, сказал Ульянцев.

— Побыстрее нужно.

— Нет уж! — Ульянцев занял свое место и отрицательно покачал головой. — Ловля блох, да не тех. Тут нужно без поспешности.

Ладонников не стал больше ничего говорить ему. «Блохами» с чьей-то легкой руки называли в лаборатории вот такие, как, судя по всему, нынешняя, скрытые ошибки в формулировке задачи, и ловить их, он знал это сам лучше других, действительно нужно было неспешно. Так уж это вырвалось насчет быстроты, чисто по-начальнически. Для острастки.

5

Тимофеев появился в лаборатории в конце дня, перед самым звонком.

Ладонников сидел с инженером проекта новой серии мельниц для производства известковой муки, смотрели вместе поданную тем заявку на расчеты. Предполагалось без особого изменения конструкции повысить надежность и долговечность машин, судя по всему, это было вполне возможно, но заявка оказалась составлена то ли наспех, то ли инженер проекта передоверил ее составление кому-то непонимающему и после не проверил — здесь не хватало данных, тут вообще ничего не понятно было, — и сидели, ковырялись во всех этих цифрах, значках, формулах, ставили галочки, вопросительные знаки. Инженер проекта жарко, до пота раскраснелся, собирались сидеть еще долго: раз уж взялись наконец — так до конца.

— Иннокентий Максимович! — услышал Ладонников над собой высокий, со стариковской хрипловатой фальцетиной голос Тимофеева.

На-ка вот: так засиделись, что и не обратил внимания, кто это там скрипнул дверью, и не заметил, как Тимофеев подошел к самому столу.

Он встал и пожал протянутую руку Тимофеева. Спросил шуткой:

— С инспекцией, Владимир Борисович?

— С проминажем, — в тон ему ответил Тимофеев. — Знаете, нет, что такое по-русски? Ноги, значит, размять. Вот разминаю. Заявку прорабатываете? — уже к инженеру проекта обращаясь и уже без шутливости в голосе, кивнул он на бумаги на столе.

— Заявку, — коротко отозвался инженер проекта.

— А чего так птичек с кобрами много?

«Птички» — общеупотребительно, а «кобрами» Тимофеев называл знаки вопроса.

— Уточняем, — снова так же коротко ответил инженер проекта.

— Не уточняем, а в соавторстве составляем. — Высокий голос Тимофеева разносился по всей лабораторской комнате, и все слышали его слова. — Иннокентий Максимович, — снова обратился он к Ладонникову, — у вас что, своей работы мало? Подготовьте-ка мне кратенькую записку, в каком виде к вам подобные заявки поступают. Мы это проработаем.

Ладонников подивился про себя: и глаз у старика! И цепкость какая. Мало что увидел, так тут же и перевел в масштаб всего института. И главное, по-настоящему больное место зацепил. Раз — и скальпелем по нему.

Затрезвонил звонок.

Как водится, большинство в комнате сидели уже наготове, с расчищенными столами, с собранными сумками к портфелями, не главный бы конструктор — рванули бы к двери по первой трели звонка, а так стали подниматься, пошли между столами словно бы нехотя, не торопясь, даже пропуская вперед один другого, однако, когда звонок оборвался, все равно все уже толклись в дверях. Во всей комнате, кроме Ладонникова с инженером проекта да Тимофеева, осталось еще человека три.