Звезда для гитариста

И когда в надцатый раз набираю его, словно заставляя себя поверить, что предательство не ходит со мной плечо к плечу, телефон вибрирует, уведомляя о прилетевшем смс от неизвестного:

«Привет от Марьяна. Если не хочешь встретиться со своим папочкой на небесах, ты встретишься со мной, Игорёша. Да, и передай зазнобе пламенный поцелуй. Последний. Потому что ты будешь моим».

– Сука… – шепчу и яростно вытираю сообщение. Не хочу, чтобы Вера из-за этой недоразвитой твари тревожилась.

– Что там, Игорь? – девушка напугана и взволнована. Неотрывно смотрит на дом, стискивая в руках ремешки шлема, и трясется, будто несколько часов простояла под проливным осенним дождем.

– Слушай меня внимательно, – поворачиваю ее к себе и, придерживая подбородок, заставляю смотреть в глаза. Вера плачет и сжимает губы. Мотает головой, потому что понимает, что я сделаю дальше.

– Нет-нет… прошу тебя, не надо.

– Я только посмотрю, вдруг Лисса выбежала. Нужно забрать ее. Я вернусь, ты меня слышишь? Веришь мне?

Кивает и прикрывает глаза. Я чувствую, как под пальцами горит кожа, вижу, как слезы, пытаясь утопить боль моей булавочки, льются по щекам сплошным потоком. Не хочу ее отпускать, словно рву сердце из груди, но я должен проверить.

– Будь осторожен, – шепчет она и тянется поцеловать, но я отстраняюсь и накрываю пальцем желанные губы. Запечатываю, словно беру залог меня ждать.

– Я вернусь. Несколько минут, и мы уберемся отсюда. Ты только не выходи из укрытия, не выдавай себя. Спрячься. Слышишь меня! Если… – вдыхаю гарь и плотный воздух, – Держи, – вкладываю телефон в ее холодную вспотевшую ладонь. – Найди Саньку, вдруг что. Или Давида. Им можно верить.

И, чтобы не тянуть время, срываюсь и, сгибаясь почти вдвое, бегу под забором к углу дома. В спину впивается жалобный шепот: «Гроза-а-а». Но я не оглядываюсь, потому что не могу Веру подвергать опасности и оставить любимицу в беде тоже. Я должен хотя бы убедиться, что ничего нельзя сделать.

Калитка распахнута настежь.

Пламя зализывает крохотными алыми языками второй этаж, что пока еще остается целым. Очаг был в кухне: там очерчивается черный зев окна, где уже все выгорело и истлело, а алые голодные языки перекинулись выше и глубже. Кажется, был взрыв, а может, и не один. С ужасом думаю, что там могла быть Вера: готовить мне омлет или нарезать капусту. Поездка на репетицию просто спасла нас от необратимого.

Яростные огненные ленты тянутся по стене к спальне, скользят по виноградной лозе, подвязкам беседки и забираются на балкон с одной стороны. Ужасающе лопаются стекла в спальне над кухней, мелкие доски под напором жара трещат и свистят, летят вниз пылающими сгустками и расползаются по двору золотыми пляшущими островками.

Хорошо что балкон очень широкий, и до моей комнаты довольно далеко.

Со стороны гаража есть мусорные баки и хозпостройки. Бегу туда. Не жду, не примеряюсь, а просто запрыгиваю. Выше, выше, выше. Мимо пролетает комок из горящих обломков, подхваченный порывистым ветром, вовремя отстраняюсь и перехватываю дальше, но металл конструкции нагрелся и в секунду обжег кожу. Едва успеваю переместиться левее и взяться другой рукой за уцелевшую балку.

Это ассоциируется с моей тягой к сломленной женщине, что разучилась любить. Смогу ли я стать для Веры тем бесконечно-нужным человеком, с которым она будет себя чувствовать счастливой? Или сломаюсь и обожгу, как истлевшая в пожаре балка?

И эта тварь-сука ведь не просто угрожает. Ирина знает больше, чем я думаю. Ее глаза и уши есть везде. Я недооценил противника, расслабил булки, пустил слюни на тихую семейную жизнь.

Нужно открывать глаза, снимать розовые очки и учиться жить по-взрослому. Бьют? Нужно драться, а не подставлять щеки. Обижают близких? Придется жестоко наказывать врагов, если не понимают по-хорошему.

Не стоит связываться в Грозами, шваркнут, мало не покажется.

Глава 47. Вульф

– Лисса! Кис-кис-кис!

Из-за скрежета и гудения ничего не слышно, ветер отчаянно помогает пожару уничтожить мой дом. Но я все отстрою, кирпич и доски никогда не были для меня ценностью, только живые люди…

Вспоминается отец и его наставления: «За своих голову сложить не жалко». А я, мерзкая скотина, даже не приехал на его похороны. Вот такой я ужасный сын. Сейчас и не вспомню, что делал в тот день, просто забил. Мне не хотелось выслушивать стенания родных, крики матери, плач сестры. Не желал все это видеть и отпечатывать в себе глубоким клеймом памяти. Я не топил боль в алкоголе, потому что ее не было. У меня тогда не болело, а сейчас… Мне будто кожу сняли, и все-все прошлые раны вскрылись.

Отец был прав. Я не заслуживаю своего таланта, потому что истинный творец умеет сопереживать, умеет слышать, умеет понимать. Иначе, о чем тогда писать песни? О потрахушках? О бытовухе? О грязи и политике? Нет. О вечном. О важном. О любимом.

А я даже к отцу не пришел попрощаться...

Рыжую мордочку кошки замечаю в стекле балкона. Она вытягивается вверх и беспомощно скребет лапками по закрытому окну. Плачет. Я не слышу ее голоса, но вижу, как часто открывается маленький рот.

Где же малютка?