Звезда для гитариста

– Ты уже всё сама решила? – приподнимаю голову и всматриваюсь в любимое лицо. Наверное, выгляжу страшно, потому что Вера вздрагивает. И голос понижается до жуткого хрипа: – Да? И даже знаешь, что я думаю на этот счет? Что? В голову ко мне залезла? Сердце вынула из груди? Так получается?

Она нервно ведет плечом и, присев на край стола, закручивает руки на груди, как и я.

– Ты сотню раз меня спросил о ребенке за последний месяц. Тысячу...

– Да! – не выдерживая, перебиваю. – Спрашивал, потому что для меня это важно. И ты ни разу не ответила внятно!

– Боялась тебя потерять, – шепчет булавка, хватая воздух губами. – Я устала молчать. Вот, держи правду – у меня не может быть детей. Не может! Ясно?! – вскрикивает и, стискивая зубы, идет к обеденному столу. Садится осторожно, будто колени не сгибаются.

– Я ведь не знал, что у тебя… что ты… Черт! – а ведь это осознать сложно. Внезапно понимаю брата и его истерику, когда Ирина, его бывшая жена, появилась со мной на праздник. Он тогда просто развернулся и ушел, даже не сел за стол с семьей. Какой же я идиот!

– Теперь знаешь, – совсем тихо отвечает Вера, склонив голову. Руки держит на коленях, сжав их до посинения.

– Ты проверялась? – иду к ней, хотя меня колотит, будто я отморозил конечности, и обнимаю крохотные плечи со спины, дышу в пушистые волосы. Девушка дрожит и натягивается, но не отталкивает.

– Нет, но это и не нужно, чтобы понимать, что после такого выкидыша, у меня больше ничего не получится.

– Ты не врач, чтобы ставить диагнозы, – наклоняясь, целую ее в раскрасневшуюся щеку. – Сашка ведь тоже думал, что у него не будет  детей, а ты свидетель – Алечка родилась. И он тоже не хотел проверяться, только потому, что одна сучка поставила на нем клеймо.

– Чудеса – это не про меня, Игорь, – еще тише добавляет Вера. – И у меня цикл давно сбился, а вчера вечером месячные начались, вот и рвота – у меня всегда так в первый день. Твоим мечтам никогда не сбыться, Гроза.

– Послушай, Звездочка, – поворачиваю ее вместе со стулом и опускаюсь рядом на колени. Тяну ее, пряча румяное лицо в ладонях, целую в губы, слизываю соль искренних слез. – Я тебя не отпущу, как ты не понимаешь? – еще целую, глубже, пронзительней, до искр под веками. Мне кажется, что сам сейчас расплачусь, потому что эмоции зашкаливают.

Почему я, дурак, этого не видел, почему так настаивал и ковырял? Эгоист чертов!

–  Как ты могла подумать, что… я тебя оставлю из-за этого? Что вытрясу из сердца, услышав, что детей не будет. Как? Вера? Ты? Могла. Такое. Подумать?! Неужели я для тебя – пустое место? Просто сильное плечо, охранник и мальчик, что скрашивает одиночество? Ладно любовь – похрен, не люби, но можно же хоть немного приоткрывать свое прошлое и делиться со мной важным?! Ты настолько не доверяешь мне?

Она усиленно мотает головой, но жмет губы и ничего не говорит. Сквозь плотно закрытые ресницы по щекам ручьями льются слезы.

– Почему сказала «до весны»? Ты сможешь без меня идти дальше? Правда, сможешь?! Правду говори!

Чувствую, что сейчас снова сорвусь. Я хожу по краю безудержной агрессии. Не на Веру направленной, а на долбанную судьбу, что так жестоко изломала наши жизни. Истрепала наши души.

Булавка снова мотает головой, но приоткрывает глаза и замирает.

И я договариваю:

– Я не могу без тебя, Вероника. Просто замертво упаду, если ты вдруг исчезнешь. Мы проверимся, найдем выход. Нужно будет – полечим, выходим, сделаем ЭКО. Я луну с неба достану, чтобы дать тебе надежду, как ты дала мне веру. Всегда можно взять ребеночка из приюта: сделаем счастливым еще кого-то. Ну, же… Верь мне. Ведь я люблю тебя  до безумия.

Глава 63. Звезда

И меня неожиданно накрывает волной неосознанного откровения. Я просто не могу остановиться…

– И-и-игорь, я грязная! Вся с головы до ног в крови и дерьме. Мне от себя противно, не понимаю, за что ты меня любишь. За что-о-о?! – вскрикиваю и затихаю, заламывая руки, сдавливая до хруста кулаки.

– Разве нужно любить за что-то? – говорит он, все еще стоя на коленях. Стискивает мои щеки, пытается поцеловать, дотянуться до губ, что горят от его прикосновений, но я отклоняюсь и отталкиваюсь ладонями. – И ты не грязная. Нет-нет-нет… Никогда так не говори! Ты же Путеводная. Моя Звезда.

И меня прорывает еще больше:

– Он насиловал меня, как зверь. Бил до обморока, а потом снова… снова и снова...

Руки Игоря срываются с моего лица. Он застывает, будто камень. Молчит. Хрустит челюстями.

Вот такая неприятная правда, Гроза. Вряд ли ты захочешь меня коснуться после всего, что услышишь.

Дрожу всем телом, но стопа уже нет, продолжаю говорить:

– Не только меня, всем доставалось, но мне за непокорность больше всего.

– Сколько вас было? – сглатывая, глухо спрашивает Гроза. В карамельных глазах горит настоящий яростный огонь. Я даже отстраняюсь, потому что мне на миг становится по животному страшно. Как тогда, пять лет назад, когда Марьян впервые зашел в мою комнату.

– Десять или одиннадцать, – говорю сипло. – Я всех не видела, нас селили раздельно, да и большую часть времени восстанавливалась после издевательств и думала, как сбежать.