— Павла Шубина, — ответил Платов. — Написаны во время войны. После школы я, пожалуй, первый раз читаю стихи. Будто про наше время написано. Странно, но, глядя на вас, Оленька, у меня возникает такое чувство, что я знаю вас всю свою жизнь. А когда вас нет, то я один-одинешенек. На меня валится стена, и я один пытаюсь удержать ее.
Ольга посмотрела на Платова.
— Вы, Николай Александрович, не один. Атмосфера нынче такая, что человек, оставшись наедине с собою, чувствует себя одиноко. Поэтам дано предвидение. Вот, например, игумен Роман написал такие стихи:
Рохлин еле заметно улыбнулся:
— «Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели», — процитировал он и, повернувшись к Ольге, добавил: — Каждое поколение хочет передать следующему свои переживания и ощущения.
Платов удивленно посмотрел на Рохлина. Все знали, что генерал никогда не читал стихов. А он, оказывается, знал стихи замечательного поэта Семена Гудзенко. Платов и Щедрина ждали, что Рохлин продолжит читать, но он, погруженный в свои мысли, смотрел куда-то вперед. Ольга улыбнулась атаману и он, ободренный, вновь начал читать Шубина.
— Дальше ничего не помню, вроде бы как ничего и не было, — откашлявшись, сказал он. — Но с самой юности после этих строк осталось ощущение тепла и нежности.
Машина подъехала к многоэтажному дому. Платов вылез из машины с букетом цветов, подал руку Щедриной. Они вошли в подъезд, поднялись на лифте.
— Кажется, дом только что сдали, — оглядевшись по сторонам, сказала Ольга.
— Ты не ошиблась, — ответил Рохлин.
Все трое вышли на площадку, Рохлин нажал кнопку звонка. Открылась дверь, и на пороге в белом свадебном платье они увидели Варю, а за нею в черном костюме — Савельева. Дальше маячили веселые лица Лихого и Николая Никищенко. Они были уже навеселе. А далее была видна скучная физиономия Захарова. На груди у него на розовой ленточке висела закрытая соской детская бутылка с молоком.
Вновь прибывших пропустили в комнату. Лихой быстро сунул Савельеву гармонь и все, сомкнувшись, по отмашке неожиданно громко запели.
— Оленька, у нас сегодня такой радостный день! — сказала Варя. — Мы ведь уже не одни, — она провела рукой по своему округлившему животу, — по такому случаю решили свадьбу сыграть.
— Как я рада за вас!
— Меня как-то поразили слова батюшки Алексия о катастрофической демографической ситуации, — улыбаясь, сказал Рохлин. — Я понял: победы куются не только на поле брани. Надо создавать крепкие дружные семьи, рожать детей.
— И чем он только ее взял? — вслух, шутя, спрашивал себя Захаров.
— Гармошкой и ватными штанами, — рассмеялась Варя. — А вообще-то — песнями и лаской.
Раздался телефонный звонок. Варя взяла трубку и тут же передала Рохлину. Генерал услышал взволнованный голос Илюхина:
— Лев Яковлевич, надо бы срочно встретиться! Тут пошли нестыковки. Шахтеры приходили, говорят, против них готовятся силовые акции. Надо бы съездить к ним, успокоить.
— Хорошо, через полчаса буду, — ответил Рохлин.
В это время Захаров, встав во главе стола, затянул любимую песню моряков Северного флота.
— О-о-о! Флот, оказывается, может не только города брать, — сказал Рохлин, — но и песни хорошие запевать.
Перед тем как попрощаться, генерал поднял рюмку. Все встали и ждали, что скажет командир. Рохлин окинул их взглядом, затем напряженным громким голосом сказал.
— За вас, боевые мои друзья! За Россию! И — с Богом!
Андрей Андреевич вызвал к себе в кабинет Владимира Ивановича Сухова и заместителя начальника военной контрразведки ФСБ.
— Ну что, известен план акции? — спросил Андрей Андреевич.
— Да, известен, — ответил контрразведчик. — Десять автобусов с офицерами едут в Москву на поддержку шахтеров. Примерно столько же автобусов едут из Ростова с казаками. Другие добираются на поездах и прочими способами. Мы их всех контролировать не можем. Рохлин планирует собрать у Белого дома двадцать тысяч человек с лозунгами отставки президента и правительства.
— Источник надежный?
— Да, человек этот близок к Рохлину. Но генерал своих намерений и не скрывает.