Звезда и крест генерала Рохлина

— Сто тридцать первая просит помощи, товарищ генерал. Новой информации нет, — ответил Позднеев. — Один батальон бригады, видимо, находится у железнодорожного вокзала. Там идет сильный бой.

— Гребениченко, ко мне.

Когда тот прибыл, Рохлин приказал:

— Попробуй пробиться к сто тридцать первой бригаде и вытащи всех, кого можно, к нам.

Разведчики под командованием Гребениченко двинулись к вокзалу Он попытался выполнить поставленную задачу, но и боевики не дремали. Они встретили разведчиков сильным огнем, появились первые потери. С каждой минутой их становилось все больше. Посовещавшись, офицеры приняли решение вернуться обратно. Вернувшись на консервный завод, Гребениченко, весь в грязи, доложил Рохлину, что задачу выполнить не смогли, поскольку попали под очень плотный огонь.

— Мой батальон потерял половину людей. Там полно боевиков.

— Надо послать в бригаду для связи человека. Любой ценой прорваться к ним, — жестко сказал Рохлин. — Черт знает что творится! Как можно управлять войсками из Моздока?

— Товарищ генерал, разрешите попробовать мне, — неожиданно встрял в разговор Рогоза. — Со мной водитель, рядовой Соколкин. Он здешний, воспитывался в грозненском детдоме, знает каждую улицу. Говорит, что можно дворами проехать к вокзалу. Только, говорит, ехать надо на гражданской машине. Боевики не будут ее обстреливать, подумают: свои. Ну а наши, я думаю, не успеют это сделать.

— Тогда найдите гражданскую машину.

— Так она уже есть, товарищ генерал, — сказал Рогоза. — В соседнем дворе у одного боевика ее Соколкин «прихватизировал», вместе с гранатометом.

— И «электролитом», поди, заправился? — вспомнив фамилию водителя, который нес в казарму водку, спросил Рохлин.

— А как же без него, — засмеялся Рогоза.

— Действуй!

Рогоза с Соколкиным по ночному вздрагивающему от разрывов Грозному поехали в сторону железнодорожного вокзала. Неожиданно у горящего дома увидели группу солдат. Те несли раненого. Рогоза скомандовал остановиться.

— Эй, мужики, вы чьи?

— Господа Бога, — хмуро ответил один из них. — А еще час назад были 131-й майкопской бригадой.

— А где остальные?

— Горят в танках. Будь они прокляты, — куда-то в небо сказал один из офицеров, — те, кто без прикрытия погнал танки в город!

— Скажите, а мы к вокзалу проедем?

— Туда вам лучше не соваться. Там «чехов», как тараканов.

Рогоза и без этого совета понимал, что играть с огнем не стоит. Всю необходимую информацию могут дать эти бойцы. Подобранных офицеров они привезли в полуразрушенное здание, где располагался штаб полка. Рогоза доложил Лихому.

— Товарищ подполковник! Доложите генералу: на вокзал прорваться не удалось. Отыскали лишь нескольких человек из майкопской бригады. Даже одного полковника.

И он кивнул на стоящего рядом офицера в обожженной танкистской форме. И невооруженным глазом было видно, что полковник находился в шоковом состоянии.

— Садись, браток, — сказал ему Лихой и налил стакан чистого спирта. Полковник молча, как заводной, взял стакан и залпом выпил как обыкновенную воду.

— С Новым годом! — сказал Никищенко и подал полковнику на закуску хлеб с салом.

Через минуту полковник ожил, на лице у него появилось осмысленное выражение. Неожиданно для всех он начал ругаться, покрывая всех и вся трехэтажным матом.

— Ну вот, будто заново родился, — сказал Лихой. — Значит, будет жить.

Вскоре полковника соединили с Рохлиным, и он вкратце доложил о положении 131-й бригады. Все молча слушали разговор. Такого разворота событий, когда в течение часа из окон домов была расстреляна бригада, здесь не ожидали.

Увидев, что к полковнику возвратилась жизнь, Захаров сразу же после разговора с генералом, подал ему гранатомет.

— Давай, в отместку «чехам», пальни по президентскому дворцу?

Полковник недоуменно посмотрел на Захарова. Тот зарядил гранатомёт, прицелился и выстрелил. И неожиданно упал плашмя на пол.

— Снайпер!

Все бросились на пол. На секунду в комнате воцарилась тишина. Захаров приподнял голову и, почесав себя за ухом, с улыбкой сказал.

— Ну, как я вас разыграл? С Новым годом, мужики! Живы пока, значит, будем еще жить.

Сидящий у стены Лихой приподнялся и приказал Савельеву:

— А ну, Леха, доставай свою гармонь. Чего за стенками прятаться. Играй «Брызги шампанского»!

Савельев достал инструмент, обтер ее рукавом от пыли и запел:

Новый год, Москва салюты бьет.
И все в мерцающих, наряженных огнях.
А здесь горят вокруг, дома суровые,
И я, холодненький, пою, как соловей.

Все грустно улыбнулись. И вслед начал улыбаться полковник майкопской бригады.

— Да вы, я гляжу, уже спелись? — заметил Захаров.

— Ага, с ним споешься, — хмыкнул Лихой. — Когда ему надо, Микола тут же переходит на мову. Сало пише с великой буквы, а Москву — с малой.

— Я всегда от большого волнения перехожу на мову, — улыбаясь, сказал Никищенко.

По улицам ночного города летели трассирующие пули, а на стене, где сидели офицеры, высвечивая лица людей, плясали языки городских пожаров.