Звезда и крест генерала Рохлина

Морские пехотинцы первыми водрузили Андреевский флаг на крыше дворца. Но среди них оказались и бойцы 8-го корпуса. Захаров, который не расставался с морпехами, поглядывая на флаг, спросил молодого невысокого солдата:

— Шкет, а ты откуда?

— Восьмой гвардейский корпус.

— Снимай тельняшку, пусть все видят, что восьмой гвардейский здесь.

У солдата от такого предложения округлились глаза, затем в них заплясали чертенята.

— Старший сержант Базарова, — представился шкет. — Мне, товарищ полковник, прямо сейчас, или чуть попозже, когда мужчины отойдут?

Захаров еще раз глянул на солдата и смущенно надвинул шапку на глаза. «Во, я лопухнулся!» — подумал он.

Стоящие на крыше солдаты и морпехи начали стрелять в небо. Это была одна из первых побед, которую через уже полчаса озвучило московское радио. Волков, услышав голос московского диктора, подумал про себя, что раньше Левитан сообщал о взятии неприятельских городов, а теперь страна учит географию по улицам Грозного. Раньше звучали: Варшава, Будапешт, Вена, Берлин. Теперь — бетонный дом, который для важности, вслед за чеченцами стали именовать президентским дворцом, а какая-то площадь Минутка, где, говорят, раньше сходились автобусные маршруты, стала чуть ли Унтер-ден-Линденом. Ну и пусть, в конечном счете, не рейхстаг, а все же приятно: уже есть результат.

Вечером к Рохлину быстрым шагом вошел Кузнецов и показал перехваченную радиограмму. Генерал прочитал молча, затем обратился ко всем, находящимся в штабе:

— Перехвачена радиограмма Масхадова Басаеву: «Циклон — Пантере. Это наш первый проигранный бой». Самая лучшая оценка нашим действиям! Лучше, чем оценка Генерального штаба, президента или военных экспертов. Это оценка противника.

В наступившей тишине Рохлин поднялся из подвала и пошел по улице разрушенного города. Следом за ним, держа автоматы наизготовку, шли разведчики. Кругом были видны воронки, улицы усыпаны битым стеклом, кусками бетона, и тем, что еще недавно было домашними вещами. Лик войны был ужасен. То и дело попадались покореженные, сгоревшие танки, боевые машины пехоты, неубранные трупы людей в камуфляже. Кто это был: солдаты федеральных войск или боевики должны выяснить похоронные команды, которые уже начали санитарную зачистку города. Хмуро и безучастно смотрели на весь этот разор выбитые глазницы окон. Навстречу Рохлину через дорогу ковыляла тощая с облезлой шерстью сучка. За нею, пригнув к земле головы, тащились черные кобельки. Генерал посмотрел им вслед.

— Видит Бог, мы этого не хотели, — вслух сказал он. — Сила — на силу, воля — на волю. Кто кого — таковы законы войны. Я бы плюнул тому в глаза, кто сказал бы мне в Афганистане, что придется воевать на своей земле.

Неожиданно у разрушенного здания он увидел сидевшего небритого человека. Генерал посмотрел на него, и их взгляды встретились. Эти глаза Рохлин уже видел. Только не здесь, а в Афганистане.

Он вспомнил как на «уазике» они с капитаном Хамзоевым ехали по горной дороге. Неожиданно по машине с двух сторон ударили автоматные очереди. Водитель резко притормозил и свернул за большой камень. Рохлин и Хамзоев выскочили из «уазика», достали пистолеты.

— У тебя, сколько патронов? — спросил Рохлин.

— Две обоймы.

— И у меня две. Да у водителя автомат и два рожка. Пять минут продержимся.

Из-за камня послышались крики:

— Шурави, сдавайтесь!

Руслан взял у водителя автомат, крикнул: «Русские не сдаются!» и дал очередь в сторону, откуда слышались голоса. Завязался бой. Неожиданно на дороге появились два БТРа. На ходу стреляя по душманам, они подъехали к «уазику». Огонь со стороны душманов прекратился, «духи» отступили.

— Закончится война, приезжайте ко мне в Чечню, — сказал Хамзоев Рохлину. — Я в вашу честь барашка зарежу. Приезжайте, будете почетными гостями у нас в Грозном, увидите горское гостеприимство…

Обменявшись взглядами, Хамзоев и Рохлин вспомнили именно этот эпизод своей жизни. Генерал отвернулся и пошел дальше.

Во дворе одного из домов солдаты грузили в машину погибших солдат. Среди них Рохлин узнал Соколкина. Соколкин лежал тихий и смирный, точно уснул. Генерал вспомнил, как он приносил в казарму спирт, как «прихватизировал» здесь в Грозном чей-то автомобиль. За ту ночную вылазку с Рогозой, он представил Соколкина к ордену. Но поносить его и поездить толком на той захваченной машине солдату так и не удалось. Более того, вот сейчас чужая машина отвезет его в морг, потом «грузом двести» его отправят в Волгоград. Жизнь, не успев начаться, оборвалась в самом расцвете.