Её муж считал, что она не уделяет своей семье должного внимания, её дочь считала её пугающей, жестокой и никудышной матерью, а она сама считала, что делает всё не так. Говорит не так, работает не так, даже думает не так, выбирает не так, живёт не так и выглядит не так. Вся она, вся целиком состоит из сплошных «не так» — это очень гнетущее чувство преследовало её уже почти неделю.
Любой, кто не справляется со своей работой или прогибается под ней, должен быть наказан. Сирона уже наказала себя тем, что отказалась от единственного возможного для неё правого глаза, отбросив возможность делить свои обязанности с кем-то ещё. Она умышленно, в тот же вечер, что Дариэль оставил её одну, освободила его друга от обязанностей Палача, вновь взяв их на себя. Но это было наказанием поверхностным, недостаточным. Всей остальной своей вины за глупость, неверность и время, потраченное не на семью, она не искупила.
— Мне нужно наказание, — как Имлерит когда-то, она пришла к Рианнон посреди ночи, почти утром, когда на Этерии только начало светать. — Первого порядка.
К Леди Тьмы, к обладательнице пустотных розг, приходил каждый, кто требовал наказания. И она наказывала, следуя своим внутренним принципам и зову работы, которую на себя взяла. К ней никогда ещё не являлся представитель первого класса, не являлся даже Лорд Безумия, но всё когда-то происходит в первый раз. И сегодня, в этот ничем не примечательный день, она должна подарить наказание первого порядка их Леди. Первый раз, первый класс, первый порядок — символичность, неуловимая символичность чисел сквозила повсюду.
— Вы знаете, за что? — деловито, спокойно осведомилась Рианнон, извлекая из-за спины свои розги — черные, блестящие, покрытые мелкими шипами. Пугающие. — Это будет больно. Даже для вас.
— Я знаю.
В тёмной комнате, которую занимала Леди Тьмы, в течение полутора часов раздавались хлёсткие удары. Она не жалела силы, работала именно так, как ей положено и высекала их первую Леди, пожелавшую для себя наказание первого порядка. Сто один удар плетью превратил её спину в пристанище для множества новых рубцов, — эти шрамы будут преследовать её весь остаток жизни — но она держалась лучше, чем могла бы. Подавшая голос только после пятьдесят седьмого удара, Сирона стойко терпела всё, чего заслужила, крепко запирая свои ощущения внутри сознания, — даже несмотря на то, что Дариэль ушёл, он не потерял своей с ней связи и не должен был чувствовать, как отголоски её жизни влияют на него тогда, когда ему этого совсем не хочется. Сто один удар; время, медленно стекавшее на пол; застилающую сознание боль и неприятие себя — она терпела всё и знала, что заслуживает этого больше, чем кто-либо другой.
========== Чувство вины ==========
— Зачем?! — Имлерит, обрабатывая спину своей сестры, похожую на одну большую рану, начинал терять терпение.
Она молчала, опустив голову, но он прекрасно знал ответ на заданный вопрос и так. Целую неделю она приходила к нему, рассказывая о том, насколько жуткой и кошмарной женщиной является, обнимала его и плакала на его плече без слёз. Переживала и говорила о том, что недостойна быть собой, говорила, что должна всё исправить. Она отказалась от своего правого глаза, она взвалила на себя в два раза больше работы, а теперь — пожалуйста — попросила для себя наказание первого порядка.
— Я это заслужила, — её голос окончательно сломался, она разговаривала почти беззвучно, но всё ещё пыталась винить себя в происходящем. Его маленькая глупая сестра.
Имлерит уже не понимал, за счёт чего она живёт. Но он и не хотел понимать. Прислушиваясь к её тихим стонам и неприятному смеху своего отца, Эйдирена, оказавшегося с ними в одном помещении, он хотел убивать. Он хотел убивать, когда смотрел на множество рваных ран на её спине, которые будут заживать месяцами и навсегда останутся с ней уродливыми шрамами, которых она так боялась. Он хотел убивать, когда видел, как стекает по её поврежденной коже время, и без того находящееся в дефиците; когда наблюдал за тем как отстают от израненной спины куски плоти и кожи — он хотел убивать даже тогда, когда просто покрывал её раны единственной доступной ему мазью. Хотел покончить со всеми, кто причинял вред его сестре, моральный или физический, а в первую очередь — с её создателем времени, отобравшим у неё только недавно восстановившийся блеск в глазах, уверенность, глаз и здоровье, почти отобравшим её жизнь. Ещё хуже — попросту отобравшим у него сестру. Нет, женщину! Он ненавидел его, терпеть не мог, точно так же, как и любого из них на этой планете. Эгоисты, от которых так и веяло несправедливостью.
Имлерит понял, что что-то идёт не так, когда его госпожа жалобно застонала под натиском его «лечения» — он почти вышел из себя и его прикосновения стали жесткими, грубыми — он причинял ей боль. Проклиная самого себя, он аккуратно уместил её на своей постели, накрыв одеялом, вышел в коридор. Она получила первую помощь, получила время, получила даже того, кто будет приглядываться за ней, пока Имлерит будет занят.