Звезда на излом (СИ)

И здесь Сильмариль даже сиял иначе. Мягче, яснее, радостнее. Каминный зал затопило мягким светом, как теплой прозрачной водой, течения которой гладят пловца, поддерживая его и радуясь. Почти как в доме отца когда-то. Иначе — но близко к тому.

Он сдернул перчатку с левой руки, привычно зацепив ее за сталь правой.

— Князь Маэдрос!

Удивленный, он взглянул на Эльвинг. Даже это твердое лицо смягчилось под сиянием камня, но осталось серьезным.

— Я прошу тебя сделать это… другой рукой.

Упрямо тряхнув головой, Руссандол шагнул вперед и протянул руку к освобожденному сокровищу. Сияние Камня просветило ладонь насквозь, окружив на мгновение пальцы золотистым ореолом.

Потом ударила боль такой силы, что показалось — вокруг него снова сомкнулись стены Железной Темницы. Когда он корчился в холодном свете пленных Камней под гортанные выкрики и смех орков. Когда от крика становилось легче на несколько мгновений — и все же он не кричал, сколько мог.

Он не закричал и теперь. Только пошатнулся, сделав шаг назад, и устоял, как старался стоять всегда, если позволяло тело. Ссутулился, готовый к новому удару или ожогу.

Свет угас. Кто-то взял его правую руку, вложил нечто округлое и сомкнул вокруг него пальцы, почему-то чужие и непослушные.

— Князь Маэдрос! — окликнули сразу два голоса с беспокойством. Голоса женщины и юноши эльдар… Имя вырвало его из морока.

— Пей, князь, — сказал Диор.

Поднеся флягу ко рту, Руссандол сделал два торопливых глотка и едва не задохнулся. Это была не вода и не вино, а крепкая настойка трав на той отраве, что получается перегонкой зерна. Какой сумасброд придумал пить жидкость для промывания ран, в летописи не попало.

Несколько мгновений он был способен думать лишь об одном — хорошо, что не накрыл Сильмариль всей ладонью… Казалось, он прижал пальцы к раскаленному бруску железа, а не вместилищу света Древ.

Морготова тварь память подбросила еще кое-что — огромные обугленные ладони теперешнего тела падшего Валы. Руссандол поспешно поднес ладонь к глазам, страшась найти подобное, но увидел лишь сухой ожог, словно бы полученный в кузне по неосторожности.

Это было отвратительно обыденным — и непоколебимо настоящим. Достаточным, чтобы обрушить мир.

Он не глядя сел в подставленное кем-то кресло, вцепился себе в волосы и выдохнул со стоном, не находя слов. Внутри него кружил водоворот из бешенства на весь мир — и желания немедля расколотить себе голову о ближнюю стену.

…Когда Руссандол пришел в себя, в Каминном зале он увидел одного лишь Диора. Его дети исчезли. Солнечные пятна успели сместиться на полу.

На столе остались кубок с водой, кувшин и фляга. Принимать здесь воду или пищу Руссандол не собирался, но лекарскую дрянь внук Тингола в него уже влил… И какая теперь разница, решил он, позволив себе смочить пересохшее горло.

Потянулось тягостное молчание.

— Любые мои слова сейчас, — ответил Диор, наконец, на безмолвный вопрос, — твоя гордость легко обратит против меня, Феанарион.

— А что сказала бы соправительница Сириомбара?

— Однажды Эльвинг сказала… — Диор грустно и мечтательно улыбнулся. — …Если бы корабли могли летать, она бы взлетела повыше, чтобы Неискаженный Свет осветил весь Белерианд, земля расцвела под ним, и чтобы Враг не дотянулся до него больше никогда. Потому что здесь, в Сириомбаре, живут, задавая себе один вопрос — кто и когда придет к нам первый, чтобы снова спрятать этот свет в сундуки? Кто придет сжигать деревянный город и делать вражью работу — Моргот или нет?

— А ты прячешь его в колдовском плаще Лутиэн. В чем разница?

— Вечером, в сумерках, Эльвинг поднимет его на башню, и этот Свет будет виден со всей дельты, каждому жителю города. Но Клятва все равно обязывает тебя воевать с целым миром, а не только с Морготом, так что это вряд ли важно.

— А ты, — Руссандол медленно отпил еще воды, не чувствуя прохлады, — забыл бы о клятве отцу, взятой с тебя перед расставанием?

«Даже если бы мог от нее отказаться?..»

Диор пожал плечами.

— Мой отец никогда не взял бы с меня такой клятвы. А попытайся, я бы решил, что он обезумел от горя.

— А какую взял?

— Никакую. Пожелал удачи.

Ожог ныл, не позволяя забыть о себе ни на мгновение.

— Осенью, — проговорил Диор медленно, — достроят корабль по имени Эаррамэ для Туора и Идриль. Туор стареет, и видит, что наших сил теперь не хватит даже на достойную оборону. И хочет отплыть на Запад вместе с женой, чтобы просить о помощи против Моргота. Они не знают, смогут ли достичь тех берегов, но они попытаются.

— Вот как…

— Ждать ли нам тебя до осени, князь Маэдрос? Или позже? — Диор казался в это мгновение просто очень усталым.

Как и он сам.

— Пусть они отплывут. — Руссандол тяжело поднялся, опираясь на стальную руку. — А дальше… Не знаю, Диор Элухиль. Не могу тебе ничего сказать теперь.

«И будь я проклят, если понимаю, как теперь быть.

Хотя я и так достаточно проклят».

Он надел перчатку на обожженную руку, не поморщившись. Не хватало, чтобы здешние остроглазые заметили ожог и заговорили об этом. В свое время нелепого ожога Тьелкормо стало достаточно, чтобы задуматься.