Очнувшись, он не шевелился и не открывал глаз, пытаясь понять, где очутился, и удерживая изо всех сил ужас от сотворенного и ужас обнаружить себя в плену. Потому как первое, что сказала ему тихая, унылая боль от шрама на месте правого глаза — что вокруг, к сожалению, не Мандос.
Боль от клинка в горле казалась очень настоящей — но недолго. Сбежала, едва он сосредоточился на ней.
Прикосновение к телу мягкого, теплого меха и знакомый запах — выделанных шкур, сушеных яблок и трав, запах доброй стали оружия и самое главное — живого, ушедшего совсем недавно, отодвинули случившееся еще на один шаг.
Медленно, медленно он вдохнул, провел ладонью по меховой полости, которой накрывался. Свобода движений. Волоски, мягко скользящие по коже. Тепло вместо жестокого мороза.
Торопливые шаги по коридору прервали наслаждение — и выдрали его из остатков кошмара окончательно.
— Дядя Майтимо?
Облегчение пришло такой силы, что он даже голову не поднял, пока не скрипнула дверь. Вот так бы тихо лежать долго-долго и молча радоваться…
Нет, тихо лежать, увы, не судьба.
— Дядя Майтимо!
— Элерондо, забыл постучать, — нехотя проворчал он. — Опять. Чего тебе?
— Я знаю, что не разбудил, — Элронд, не спрашивая, вошел — и замялся у двери.
— Еще скажи, что я тебя разбудил, — фыркнул Руссандол.
— Здесь клубилось такое… тут проснешься.
— Так, — сказал Руссандол, садясь и нехотя откидывая теплый мех. В охотничьем доме по-прежнему холодно, несмотря на месяц гвирит, согреться можно было лишь в одежде и под меховыми покрывалами. Тепло маленького очага выветривалось слишком быстро. — Мои кошмары — не твоя забота.
— Если я от них тоже проснулся, — рассудительно сказал Элронд, — то может, все-таки и моя? Я могу хоть что-то сделать.
— Иди спать.
— Не хочу.
— Зато я хочу. Элерондо, брысь.
— Но ты же все равно теперь не заснешь, — сказал этот нахал. — И вот, я уже тебя отвлек, разве плохо? Дядя, какая дрянь тебе привиделась, что здесь как черная туча повисла? Это важно?
— Элерондо. Мои сны не твоя забота, — повторил Руссандол уже сквозь зубы.
В таком же возрасте, если пересчитать года, те, другие близнецы носились по всем окрестностям, дома появлялись разве чтобы поспать и даже вопросы задавали редко. Хотя тоже метко.
— Помнишь, во время осады многим кошмары снились? — смутить Элронда, вбившего что-то себе в голову, было совсем не просто. — Может быть и здесь надо защитить дом? Как дядя Макалаурэ? Раз он уехал, то давай я это сделаю. Возьму его лютню, чтобы дом обойти. Вам не первый раз снится всякая дрянь.
— Если тебе так хочется быть полезным… — начал Руссандол медленно.
— Да!
— …Идешь, греешь воду и готовишь завтрак.
— Но, дядя!
— Это приказ. Иди.
— То, что тебе привиделось, важно? Для всех? — этого с цели было сбить сложнее, чем стрелу из гномьего стреломета.
— Если я решу, что важно, скажу потом. Иди.
— А вдруг ты забудешь важные подробности? — возразил Элронд, уже чуть улыбаясь.
— Брысь! — Руссандол нарочито потянулся за подушкой.
Элронд выскользнул за дверь, затем просунулся обратно и снова спросил:
— Ты же расскажешь за завтраком, правда?
Руссандол с размаху запустил в него подушкой, та шмякнулась о закрывшуюся дверь. Чуть погодя раздался шум из соседней комнаты. По звукам было ясно, что Элронд уронил брата с кровати, чтобы разбудить. Готовить завтрак в одиночестве он не собирался.
И почему Макалаурэ упорно считает Элроса — главным из двух? Только потому, что тот предпочитает верховодить среди аданов? Братец, ты наивен.
Как хорошо, что мы в детстве жили в большом доме, подумал Руссандол, устраиваясь снова под меховой полостью. И над этими двумя хватит трястись. Собрать им охотничий отряд из молодых нандор, аданских юнцов и пары иатрим поопытнее, предупредить онодримов — и пусть носятся за волками и оленями, где хотят… в пределах южного Таур-им-Дуинат. Иначе разнесут же все. Или он сам разнесет. Пусть пользу приносят, уже пора.
Он так и не заснул, но лежал уютно и спокойно — до тех пор, конечно, пока Элронд не схватился за лютню и не двинулся вокруг дома, петь защитную песню. Очень правильно, очень красиво и очень громко.
Второй раз Руссандол кидался уже прицельно, за окно. Жухлым зимним яблоком, оставшимся с вечера на столе. Яблоко было последнее, на мгновение он о нем пожалел.
В крепость, решил он, на будущую зиму они не вернутся. Оставят отряд прикрытия, останутся работать мастерские. Но мальчишек отправит в глубину леса. Лучше как нандор, кочевать и быть способным скрыться в лесу при первой угрозе, чем снова из последних сил оборонять укрепления, которые и притягивают врагов, где их не ставь.
Нандор это умеют. Строят дома на больших деревьях и прячут их от глаз врага. Строят дома на земле — и умеют, если нужно, заставить их выглядеть глыбой камня, поваленным стволом огромного дерева или небольшим уступом на склоне холма.
Даже люди это умеют — выкапывают убежища в земле, перекрывают бревнами, складывают очаг и выводят наружу трубу из глины, и такому дому, сколь угодно жалкому и грязному, не страшны сильные морозы, а заметить его не легко и в двух шагах…