Звезда на одну роль

— Я с Гордеевым созвонился. Он дал «добро» и на съемку, и на беседу. Ну что, на Маяковку едем?

— Рули прямо, — распорядилась Катя. Эх, прощай, парикмахерская!

* * *

Следователь Октябрьского ОВД майор милиции Гордеев был как две капли воды похож на Чапаева из фильма, только шашки не хватало, а так все при нем — и усы, и голос командирский.

— Я не знаю, о чем этого убийцу спрашивать, — шепнула Катя Марголину, пока они сидели в кабинете. Добрый Гордеев решил сначала напоить гостей из главка чаем.

— Ешьте, ребята, на сытый желудок с этой мразью общаться легче, — басил он, угощая их бутербродами.

— Мне самому не по себе что-то, — признался Марголин. — Ну да ладно, на месте сориентируемся.

— Он вообще как себя ведет? — спросила Катя.

— Да по-разному, — усмехнулся Гордеев. — Мы с ним три дня уже беседуем. И все по-разному. Вот отработаю свои эпизоды, сдам в общую папку. Там дело-то многотомное собирается. Эпопея.

— Надо думать. Тринадцать убийств все-таки. — Катя покачала головой.

— Четырнадцать. Четырнадцать, по всему, должно было быть. Мой-то потерпевший, «жигуля» — «семерки» владелец, выжил. Чудом. Врачам памятник должен поставить, с того света выкрали. Его нейрохирург из нашего госпиталя оперировал.

— Прохоров сам их всех убивал? Лично? — Катя приготовилась записывать.

— В основном — да. Был у него, правда, подручный, Уколов. Но тот, как говорится, бил через раз. А Андрюша крови не боялся.

— А остальные бандиты? Они принимали участие в убийствах шоферов?

— Остальные — что-то вроде обслуживающего персонала. Хотя все и соучастники, но с Андрюшей тягаться им не под силу, — рассказывал Гордеев.

Тут в кабинет вошел молодой блондин в белом свитере и серых брюках. Катя поняла, что это оперативник.

— Ну что, пошли к людоеду в гости, — улыбнулся он.

В следственном кабинете ИВС Марголин сразу же включил камеру. Конвойный и оперативник ввели Прохорова. Катя замерла. Ее вдруг охватило чувство гадливости.

— Добрый день всем. — Прохоров вежливо поздоровался и тихонько опустился на табурет, привинченный к полу.

— Здравствуй. — Гордеев кивнул на камеру:

— Вот с телевидения к тебе приехали. Не против?

— Нет. — Прохоров пристально посмотрел на Катю, но, встретившись с ней взглядом, медленно отвел взор. А она теперь смотрела на него в упор. Все как тогда, в коридоре розыска: белесые бровки, небесно-голубые глазки, золотистая щетинка на подбородке, прыщики... Только на этот раз кроссовки другого цвета. И снова без шнурков...

— Вы с какой передачи?

— "Милицейские новости", — брякнул Марголин первое попавшееся.

— Милицейские? Значит, снова топтать меня станете?

— Почему топтать?

— Ну как же! Я в тюрьме про себя газетки читал разные: подонок, убийца, садист — как только меня не называли там.

Марголин смутился, пробормотал что-то невразумительное.

— Я в профиль лучше получаюсь. — Прохоров повернулся к Кате. — А почему девушка мне вопросов не задает?

— А какие я вам должна задавать вопросы? — спросила она сухо.

— Ну вы ж корреспондент, профессионал.

— И что?

— Ну как же: «Почему убил?», «Что чувствовал, когда совершал преступление?», «Почему до жизни такой докатился?» — Его голос, негромкий и неторопливый, звенел в тиши кабинета.

— А мне наплевать, что вы чувствовали.

— Да? — Он уперся взглядом в ее ногу. — Значит, так и будешь молчать?

— Вы виновным себя признаете? — спросил Марголин.

— Частично.

— В чем, если не секрет?

— В завладении чужой собственностью. — Отмороженный Андрюша усмехнулся.

— А в убийстве тринадцати человек?

— Эти сказки я на суде послушаю. От других.

— Значит, вы никого не убивали? Так, что ли? Отмороженный снова обернулся к Кате.

— Ну что, так и будешь на меня смотреть? А за просмотр деньги платят.

— Ну ты, не забывайся, — вставил Гордеев.

— Я не забываюсь. — Прохоров положил ногу на ногу и уперся в ладонь подбородком. — Мой ответ вашей милицейской передаче: я никого не убивал, ясно?

— В тюрьме с вами хорошо обращаются? — продолжал Марголин.

— Да.

— Вы что-нибудь там читаете, кроме газет?

— Да.

— Что?

— "Робинзона Крузо".

— Чего ждете от суда?

— Справедливости.

— Они вам по ночам не снятся? — тихо спросила Катя.

— Кто? — Он резко вскинул голову.

— Тринадцать человек. Те самые.

— Снятся.

Марголин снимал Андрюшу крупным планом. Все затаили дыхание.

— Снятся, — повторил Отмороженный медленно. — И твой, гражданин следователь, мне тоже снится! Сука! Жаль, я его не добил тогда! Ты чего на меня смотришь, а?! — Он вдруг резко вскочил с табуретки. — Ты зачем сюда пришла? Издеваться надо мной? Издеваться?! Убери ее от меня, — прошипел он Гордееву. — Я с бабами три месяца не... Нарочно, что ли, меня доводишь? Убери! У меня встает на нее!

— Да ты что себе позволяешь! — Гордеев тоже поднялся. Он был выше Прохорова на две головы. — Ты с кем говоришь, забыл? Ну-ка, Сережа, выведи его отсюда!

Опер в белом свитере рывком обернул Отмороженного к себе.

— Мы с тобой потом поговорим, дорогуша, — молвил он грозно. — Попозже. По-свойски.

— Прошу извинения, — сказал Гордеев Кате, когда Прохорова увели.

— Ничего страшного.