Месяца четыре не было ее в деревне, и братья уже не знали, что и думать, ходили к старцу Федору и допытывались, куда девалась их выросшая сестра, которую прочили они замуж за богатого вдовца с кучей детей…
Александр спокойно отвечал им, что сестра их вернется, назвал день и час, когда они ее увидят, и недоверчивые братья дождались этого часу и действительно увидели Александру, в нарядном платье, красивую, лучше прежнего, и такую разумницу, что теперь вся деревня сбегалась потолковать с ней, узнать про мир, бывший где-то далеко за пределами сибирского села. Но она отвечала неохотно, видно было, что много видела, много знала, но приставала к старцу, чтобы сказал ей ее судьбу.
— Хорошая судьба будет, — отнекивался он.
— Хорошо б царя увидеть, — мечтала Александра. Он опять усмехался.
— Может, и не одного еще увидишь, — отвечал загадочно.
И опять отправилась в странствование Александра. Теперь уже ездила из дворца во дворец, старец дал ей рекомендательные записки к таким важным людям, которых она и сроду не видывала…
А вернувшись из поездки, вдруг бухнулась старцу в ноги:
— Батюшка, а ведь ты царь, Александр Благословенный…
Старец Федор нахмурился.
— Не смей так меня называть, не то тебе же и худо будет, — сурово сказал он, — и кто научил тебя этому?
— А никто, — спроста отвечала Александра, — а как была я у Остен-Сакенов, куда ты мне записку дал, так и увидела у них портрет во весь рост, и там царь Александр будто с тебя писаный, только молодой и красивый.
— Нельзя так про царя говорить, — спокойно ответил ей Александр, — а вот скажи, живого царя повидала?
— А как же, в гостях у Остен-Сакенов остановился батюшка государь Николай, все меня спрашивал, где я живу да как живу, а я и спроста все отвечала и про тебя, батюшка, ему рассказала. Он только маленько нахмурился и разговаривать перестал и ушел вскорости…
— Ну вот видишь, и царя ты повидала…
А уже в третьем странствовании вышла замуж Александра за отличного офицера и доброго семьянина и осталась жить в средней России.
Больше ее Александр не видел, хотя и получал от нее письма и приветы…
Своими посещениями крестьяне деревни докучали ему, но он не отказывался принимать их, становился спиной к маленькому окошку и смотрел на переминающихся с ноги на ногу то крестьянина, то богатого купца, то на нищую старуху и отвечал на все их вопросы обстоятельно и неторопливо. Заложив пальцы правой руки за пояс, перехватывающий его холщовую блузу, и другую поместив на сердце, прямо и терпеливо стоял он, и голос его, глуховатый и спокойный, вселял в души приходивших к нему людей благоговение и покорность, веял нездешней кротостью и умиротворением. И слава его все росла, и все больше и больше людей наведывалось к нему. Они отрывали его от созерцания и странствований по заоблачным высям, и снова и снова уходил он в дальние леса, в кельи, которые строили ему сердобольные и добродетельные люди.
Стоя на коленях лицом к востоку, словно бы замирал он, и теперь уже не во сне, а наяву являлись к нему голоса его небесных друзей, и уводили с собой в сверкающие выси, и рассказывали, и показывали, и объясняли устройство мира и Вселенной. И словно бы тонкая серебряная нить соединяла этот его путешествующий дух с его грешным телом, стоящим на земле в немом восторге и благоговении, и все утончалась и утончалась эта серебряная нить, потому что все выше и выше восходил Александр по пути странствований своих. Сначала голос Серафима Саровского, давно почившего, возвестил ему во сне, что придет и поведет за собой, потом и голос Ксении Блаженной являлся ему в его снах. Но скоро он научился видеть и слышать их уже не во сне, а наяву, и постигать, что все его земное существование всего лишь временный сон и временное пристанище, и начинал осознавать, как велика и обширна Вселенная, и внимал голосам с удивительным чувством понимания и благоговения.
Чем уединеннее становилась жизнь его в миру, тем более удивительные вещи происходили с его душой. Пока он еще учился осознавать величие и красоту другого мира, учился отличать темные силы от света, борющегося с ними, учился видеть многострадальную кровавую историю России, ставшую ареной битвы этих сил.
И мог бы рассказать этим темным крестьянам о Вселенной, о его бесконечных мирах и темных силах, двигающих людей, как марионетки, и светлых бесплотных духах, стоящих за спиной делающих добро. Да не поймут его невежественные и темные люди, сочтут сумасшедшим, не ведающим разума, и потому ограничивался простыми словами, дающими им надежду и помощь…
И все больше и больше уединялся, понимая, что в посмертии должно ему великое дело, что душа его не успокоится до тех пор, пока не научится сражаться с темными силами, и хоть и предопределено все заранее, но силою духа можно спасти этот край, озарить и осветлить его…