Звезда печального счастья

Он отменил и это наказание — теперь преступник наказывался только в одном городе, единожды, а в ссылку отправляли только после совершенного исцеления…

Впервые Александр приказал однажды оправдать одного татарина, присужденного за непочтительный отзыв об императоре казанской уголовной палатой и сенатом к 20 ударам, клеймению и вечным каторжным работам. Александр отменил приговор…

Отменил он и другой приговор — крестьянину Ермолаеву за непристойные против государя речи. Палата приговорила его к 40 ударам кнута, вырезанию ноздрей и ссылке. Но Тверской губернатор Всеволожский это отменил — крестьянин ругался спьяна и его, по мнению Всеволожского, следовало лишь побить на миру батогами да и оставить в деревне под крепким надзором. Сенат влепил строгий выговор милостивому губернатору, а палата утвердила его решение. И Александр начертал на деле крестьянина Ермолаева — «Быть по сему. А крестьянину Ермолаеву, объявя ему выговор, простить…»

В самом конце своего царствования хотел Александр отменить торговую казнь и клеймение. И на этот раз проект адмирала Мордвинова обсуждался уже в Государственном совете.

«Кнут есть мучительное орудие, которое раздирает человеческое тело, отрывает мясо от костей, режет по воздуху кровавые брызги и потоками крови обливает человеческое тело. Мучение лютейшее всех других, ибо все другие, сколько бы болезненны они ни были, всегда менее бывают продолжительны, тогда как для 20 ударов кнутом потребен целый час и когда известно, что при многочислении ударов мучение несчастного преступника, иногда невинного, продолжается от восходящего до заходящего солнца».

Главная улица в Чите.

Акварель Н. Бестужева.

Семейство декабристов в своем доме в Петровском заводе.

Акварельный рисунок.

Адмирал полагал, что торговая казнь потому только и сохранилась от древних времен, что правительственные лица никогда при ней не присутствовали…

«Пока сохраняется кнут, бесполезно реформировать наши законы, — писал адмирал, — правосудие оставаться будет всегда не в руках судей, а в руках палача. Захочет палач, засечет до смерти, захочет, пощадит. Необходимо как можно скорей отменить это кровавое зрелище, карая преступников выставлением у позорного столба в цепях и особых одеждах…»

Протестовал адмирал и против клеймения.

— Лицо человека Всевышний Творец оживотворил чувствами души и знамением ума, и ему не долженствовало бы быть местом поругания.

Государственный совет 13 голосами против четырех и одного воздержавшегося принял решение — отменить эти страшные остатки варварства.

Но решение осталось на бумаге — кнут и клеймение все еще гуляли по России…

Наказание розгами считалось самым легким, но Александр на себе испытал всю его легкость. Излюбленное орудие администраторов, оно, это наказание, расточалось по любому поводу. Их употребляли везде — в участках, тюрьмах, школе, войске. Розги, гибкие ивовые прутья, каждый в полтора аршина длиной, связывали по десять, пятнадцать штук веревкой. Каждую розгу употребляли только для десяти ударов — она приходила в негодность и ее заменяли новой. Ему полагалось сорок ударов розог.

Его привели в тюремную камеру, где уже были судья, палач и поставлена была кобыла — толстая доска с отверстиями для рук, ног и головы. С ужасом смотрел он на это ложе — оно предназначалось для него.

Доску приподняли, положили его на нее, привязали руки и ноги, просунутые в отверстия, и потом оголили спину и ягодицы. Он сгорал от стыда, трепетал одной мысли о боли, которую испытает — никогда никто не бил его, никогда не подвергался он никаким телесным наказанием. Но самым мучительным было для него испытать себя — будет ли он кричать и рыдать, стонать, плакать и просить помилосердствовать?

Он закрыл глаза и в ужасе ждал удара.

Боль от первого же удара розги превзошла все его ожидания, она ожгла все его тело, и он невольно вскрикнул. Ему было уже шестьдесят, силы его все еще не были на исходе, но неожиданность удара заставила его громко закричать. Он озлился на себя за этот крик, решил, что на второй удар ответит молчанием, но не удержался, и снова крик боли и отчаяния вырвался у него…

На третьем ударе он потерял сознание…

Когда наказание кончилось, его сняли с кобылы, облили его исполосованную и вспухшую кровавыми ранами спину водкой, набросили тюремный халат, подложенный на кобылу под него, и отвезли в тюрьму.

Он хворал недолго. Жгучие струи водки обеззаразили его тело, и кровавые струпья скоро зажили.

Он вынес и это.

Он вынес и железа. Скованные железной цепью, ноги могли делать только маленькие шажки, а руки были привязаны к ножным кандалам. И шестьсот верст пришлось ему сделать этими неуклюжими шажками, деля с другими арестантами их долю…

Он долго размышлял о зверстве и жестокости на Руси, доискивался до корней жестокости и варварства, приходил к мысли, что во все времена, и особенно цари из династии Романовых отличались звериной жестокостью и садизмом…