Он отправил пакет Александру с просьбой обнародовать отречение Константина, обнародовать положение его, Николая. Однако пакет пришел слишком поздно — Дибич и Волконский сообщили в Варшаву, а затем и в Петербург о кончине императора…
Константин все продолжал сидеть запершись, не впуская к себе никого, кроме Иоанны и Михаила. С Михаилом он давал себе волю, ругательски ругал Россию, дикие нравы помещиков, то и дело зловеще спохватывался, не идут ли убивать его, Константина, то и дело заставлял пробовать еду и кофе то Иоанну, то Михаила, даже камердинеров отправил в дальние покои, и ходил по комнатам, крепко-накрепко запертым, бледный и дрожащий.
— Нет, они отравят меня или, хуже того, задушат моим же шарфом, как задушили батюшку, — бормотал он. — Я спал, я ничего не знал в ту ночь, а оказывается, все уже было сговорено, сам брат дал согласие… Он дал согласие и теперь царствует, переступил через батюшку, добился трона… Нет, мне ваш такой трон не надобен, я желаю жить частным человеком и не бояться, что каждую минуту могут убить, отравить, задушить…
Он все бормотал и бормотал, и жене пришлось усадить его в кресло, положить руки ему на голову и успокоительно говорить ласковые слова. Она-то была бы не прочь выйти в русские императрицы. Была же Екатерина первая всего лишь портомойкой, а она все-таки дочь трактирщика…
Николай, стиснув зубы, белея губами и глазами, ждал известий.
Через два дня это известие пришло…
И снова та же самая история — известие не пришло к Николаю, а попало в руки к Милорадовичу…
Николай вместе с женой и детьми находился в это время в большой церкви Зимнего дворца. Еще вчера было получено сообщение, что Александру стало лучше, и Николай заказал благодарственный молебен за полученное им облегчение.
И было очень странно — сообщение об облегчении болезни доставили всего за несколько часов до сообщения о его кончине…
Опять неслышно подошел к Николаю граф Милорадович и махнул платком. Николай увидел этот жест, увидел скорбное лицо графа и понял, что благодарственный молебен теперь ни к чему — Божья воля свершилась: Александр Первый почил в бозе…
Он прошел к аналою, тихо проговорил несколько слов высшим церковным сановникам, служившим службу. Молебен прервали, и Николай тут же ушел во внутренние помещения дворца — собирался Государственный совет, и ему впервые надо было на нем присутствовать: Александр так и не ввел брата в совет и не доставил ему возможности знакомиться с государственными делами.
— Мужайтесь, все кончено, — сказал Милорадович, — давайте пример…
Они дошли до перехода, что был за кавалергардской комнатой. Внезапно ноги опять отказали Николаю, он упал на стул. Казалось, все силы его оставили…
Государственный совет молчал. Все уста тех, кого привыкли видеть и слышать на всех совещаниях, сомкнулись. Никто не знал, как вести себя в такой двусмысленной ситуации.
Граф Милорадович один не растерялся. Он сказал, что необходимо по всем российским законам присягать законному государю Константину Павловичу. Но кое-кто в совете знал об отречении Константина, и первым возразил Милорадовичу князь Голицын:
— Прежде всякого действия необходимо прочесть духовную покойного государя, его завещание. Возможно, она прольет свет на некоторые неясности в этих обстоятельствах…
Граф Милорадович возражал:
— Но духовная эта не может быть обязательством ни для кого, но прочитать ее необходимо, чтобы выказать уважение к покойному государю…
Запечатанный пакет с духовным завещанием Александра был принесен не скоро, и в ожидании его все члены Государственного совета хранили полное молчание — они не знали, что там, и не знали, стоит ли им сопротивляться настойчивым уговорам Милорадовича…
Завещание Александра, отречение Константина, составленное не по всей форме, манифест о правах Николая — все это было прочитано в гробовой тишине. Многие члены Государственного совета впервые услышали такие новости многолетней давности, что только раскрыли рты от удивления.
— Всем составом совета мы должны пойти к императрице Марии Федоровне и объявить ей о вступлении на престол ее второго сына Константина…
Но Мария Федоровна взбеленилась:
— В уме ли вы, — кричала она членам Государственного совета, — Константин давно отрекся от престола, вы это читали сами, Александр все документы оставил, Николай должен вступить на престол…
— Матушка, — твердо сказал Николай, — я не хочу силой захватывать престол, я не хочу незаконности, пусть Константин сам пришлет Манифест об отречении, пусть приедет сам, иначе никто не поверит, что он сделал это добровольно. Покоритесь, матушка, присягните Константину.
— Никогда этого не будет, — твердо заявила Мария Федоровна, — покоряйся сам, а я уже стара, чтобы принимать такие вещи без слов и без возмущения…
Она так и не присягнула Константину, хотя сам Николай принес присягу брату…