Звезда цесаревны

Все, что касалось последнего, было здесь известно благодаря Ветлову, и вольный народ гордился доблестью и мученическою смертью «своего» человека. Как сказано выше, были тут люди всякого звания и состояния: крестьяне, мещане, вольные казаки, выходцы из православных земель, изнемогавших под польским игом, всякого сословия, были и попавшие в опалу именитые бояре, давно считавшиеся мертвыми в той среде, из которой они бесследно исчезли, но, являясь сюда, все понимали, что равенство в жизненных условиях для всех здесь обязательно, что нет тут и не может быть ни господ, ни слуг, ни старших, ни младших и что тот, кто чувствует себя выше других, должен быть всем слуга. Так поступал и Праксин, к которому не было здесь ни единого человека, который не чувствовал бы за что-нибудь благодарности. Так действовали теперь и Ветлов, и все другие, превратившиеся волею судеб из властных бояр, обладателей многих сотен человеческих душ, в «вольных» людей, равных по правам и обязанностям последнему беглому крепостному хаму. Равными были они также и по душевному складу и вере: все были православные люди, русские, и все ненавидели иноземщину во всех ее проявлениях, начиная с одежды и внешнего обихода и кончая чувствами, стремлениями и надеждами. Вот почему Ветлову так легко было их убедить в опасности новых идей, которыми явились смущать их пришельцы издалека.

Когда прибыл к нему посланец из Москвы с известиями о совершившемся событии важнейшего государственного значения, Иван Васильевич собрал сходку и поделился полученными известиями с народом. Беседа длилась долго, приходилось многое объяснять и доказывать, что время действовать за цесаревну еще не пришло, что следует запастись терпением и выжидать более благоприятного случая, прежде чем пытаться посадить ее на родительский престол. Не вдруг прониклись этим убеждением лесные люди, пришлось не раз и не два со многими из них про это дело толковать наедине и терпеливо выслушивать опровержения, прежде чем доказывать их нелепость. Нашлись и такие, которые тогда только успокоились и обещали спокойно ждать, когда Ветлов обещал им непременно съездить к зиме в Петербург и лично удостовериться, как там обстоит дело. А тем временем жена ему будет сообщать все, что ей станет известно, чтоб народ здесь не пребывал во тьме и было бы ему что ответить смутьянам, буде опять отважатся к ним пожаловать.

— Ведь божились же вам воры, что царя Петра Алексеевича уж с прошлого года в живых нет, а он скончался только две недели после Крещения в нынешнем году. Сказали вам, что цесаревна в заточении, а наш Сашуркин не только видел ее в ее дворце, но и разговаривал с нею, отвечал на ее расспросы о нашем житье-бытье и привез вам от нее поклон и царское ее спасибо за вашу преданность и за готовность ей служить, не жалея живота.

— Оно так-то так, это что говорить, — соглашались его слушатели, — а все же нам обидно, что ее опять обошли престолом и что не нашлось там верных людей, которые провозгласили бы ее императрицей. Уж чего удобнее был случай. Чем выписывать из немецкой земли онемеченную принцессу с немцем-хахалем, чего было проще свою, природную царскую дочь на царство венчать? Когда теперь ждать, чтоб такой случай опять представился, чтоб новая-то окочурилась! Она, слышь, здоровенная баба, и сорока лет ей еще нет. Ростом, что твой мужик, и вид свирепый: такие завсегда долго живут, ничего им не делается.

— На все воля Божия, и лучше терпеливо ждать решения Господнего, чем торопливостью и себе и цесаревне навсегда дело испортить, — отвечал на это Иван Васильевич.