Звезда, зовущая вдали

Перед подъемом Паладиг впервые позволил себе оглянуться. Товарищи растянулись по долине от края до края, одни шагали, как обычно, другие плелись, опираясь на копья. Вожак с болью в сердце успел отметить, что кто-то виднеется еще на гребне, а кто-то спускается по склону на четвереньках. Но впору было думать о собственной жизни. От жара сердце буквально выскакивало из груди, в висках стучали молоты, перед глазами плыли то яркие, как солнце, то темные пятна – все, как в песчаной пустыне во время первого побега. Ассириец, передав раненого сирийца Петие, шагнул вверх по склону. Сириец нашел силы и мужество отказаться от поддержки и заковылял вверх самостоятельно. Все дальнейшее и Паладиг, и другие помнили урывками. Сознание проваливалось и всплывало заново. Вот ноги уже идут по пологому подъему, и до деревьев рукой подать.

Очнулся ассириец лежащим в тени дерева, рядом с брошенным копьем и кувшином. Вокруг неподвижно лежали товарищи, человек десять. Паладиг оглянулся и удивился: деревья были со всех сторон, настолько, насколько охватывал глаз. Как же далеко они прошли в спасительную тень! С запада плелось три или четыре человека, от ствола к стволу, еще дальше несколько человек ползли. А с востока приближались два неразлучных друга, неся по тяжелому кувшину в каждой руке. Это парадоксально, но в некоторых ситуациях человек думает о других больше, чем о самом себе. Паладиг вскочил навстречу двум храбрецам. Они объяснили, что неподалеку есть озерцо со стоячей водой. Отказавшись от питья, он велел нести воду дальше умирающим от жажды товарищам, а сам подхватил свой кувшин и устремился к месту, где зеленые тростники выдавали источник. Здесь, между валунами, находился водоем, частично покрытый тиной – остаток недавних обильных дождей. Паладиг припал к воде, стараясь не мутить ее. Как жадно и самозабвенно он пил! Даже не слышал, как подошли остальные. И сразу же вспомнил о несчастных, погибающих на пороге спасения товарищах, наполнил кувшин и твердой походкой зашагал назад. Здесь ассириец встретил Петье и Вальтиа, уже идущих вновь за водой, похвалил их, а сам устремился дальше. Он обходил идущих и поил только ползших, ободрял, помогал встать. И вдруг лицо его загорелось гневом при виде высокого сирийца, бредущего навстречу с обезумевшим взглядом.

– В чем дело, Лери? – воскликнул ассириец. – Где твои лук и стрелы?

Азиат смотрел только на кувшин, ничего не соображая. Затем упал на колени и потянулся к воде. Но вожак спрятал кувшин за спину и подобрал с земли свое копье.

– Ты забыл, что ты мужчина? Бросил оружие, чтобы спасти свою шкуру? Но это тебе не поможет.

Копье, приставленное к груди, вернуло сирийцу рассудок. Он забормотал, что не бросил, а лишь положил лук и стрелы на землю в конце подъема, чтобы только напиться и тут же вернуться, и вообще… Но по глазам вожака Лери понял, что сейчас последует смертельный удар копьем, и стал просить лишь глоток воды перед обратным путем. Но вожак ответил, что вода не для трусов, а для обессиливших, и велел возвращаться за оружием. Сириец повернулся и не пошел, а пополз на четвереньках. Паладиг даже не взглянул в его сторону, а понес воду к ближайшему ползущему товарищу, хетту. Раздав всю воду, вожак бросил пустой кувшин, помог подняться лежащему без сил аму и повел товарища к воде. Впереди Петье вел под руки сразу двух азиатов. Уже было видно озерцо, когда в глазах Паладига потемнело, и все дальнейшее исчезло из памяти. Вновь очнулся он, лежа у воды, с мокрой тряпкой на голове. Остальные азиаты лежали, как попало, в тени деревьев. Когда сознание полностью восстановилось, ассириец глазами пересчитал спасшихся. Всего их оказалось двадцать восемь человек, в том числе Лери. Трое погибли в роковом русле, на самом пороге спасения. Ни у кого из лежащих не было сил даже встать.

Так они пребывали в состоянии вынужденного отдыха до вечера. Один лишь неугомонный Вальтиа добрался до берега реки и установил, что поблизости местных жителей нет. Река такая же широкая, как и первая, берега и зеркало воды так же захвачены островами тростника. Вернулся горец, весь обвешанный спелыми финиками и съедобными водными луковицами, имевшими солоноватый, но приемлемый вкус. Вся растительность мигом исчезла во ртах проголодавшихся путников. Затем все молча побрели к реке, ни у кого не достало мужества вернуться в сухое русло и похоронить погибших, а и думать, и говорить о них было совестно. Для ночлега выбрали рощу с редкими стройными деревьями, вроде сосны, но с узкими листочками вместо игл. Сил хватило лишь на построение ограды между четырьмя стволами, расположенными почти правильным квадратом. Развели огонь, но тут же загасили его до углей, чтобы можно было ночью быстро раздуть огонь – не хотели привлекать внимания нубийцев. И еще до сна начали обсуждать дальнейшие планы. Паладиг сразу высказался, что отсутствие местных жителей – к лучшему, и азиатам следует завтра же приниматься за постройку плотов, благо инструменты удалось пронести через пустыню.