Звездная карта царя Саула

– Эти кафтаны шьют ученики из местной школы-интерната, – информировала экскурсантов пожилая женщина-продавец с добрым лицом. – Все детки из малообеспеченных семей, где нет отца или матери. Так они зарабатывают себе на жизнь. Кафтаны пользуются большой популярностью среди иностранцев, а также театральных реквизиторов. Материал, конечно, слабенький, но и стоят кафтаны недорого: три тысячи рублей за штуку. – Она трогательно заглянула в глаза Добродумова. – Покупайте – детишкам поможете. И память останется. Лицо у вас знакомое, – неожиданно добавила она.

Добродумов нахмурился, Крымов пожал плечами. После спальни и кабинета все вошли в просторную графскую гостиную, заставленную милым полуантикварным хламом. На одной из стен висели два портрета: один – моложавого дворянина в пышном белом парике, другой – матерого седого старика с окладистой бородой, простоволосого, в старомодном красном кафтане. Точь-в-точь таком, какие продавались в коридоре усадьбы.

– Эти два портрета особо уникальны, – с улыбкой сказала экскурсовод. – На обоих Лев Константинович Бестужев. В молодости, когда он был блистательным вельможей Елизаветы Первой, а позже и Екатерины Второй, и в старости, когда при Павле Первом он попал в немилость и был сослан в свое родовое имение – сюда, в Бобылев. Покинув двор, Лев Константинович назло онемеченному царю отрастил окладистую русскую бороду по старой боярской традиции. Именно таким, русским богатырем, вернувшимся к своим истокам, он и сошел в могилу, не дожив до свержения Павла всего два месяца.

– Смотри-ка, а он на тебя похож, – совершенно серьезно кивнул на портрет Крымов. – В старости, конечно. Надень кафтан, Егор Кузьмич, и сойдешь за опального графа. А борода-то, борода: как будто у одного цирюльника брились!

– Цирюльник – слово немецкое, – поправил его Добродумов, цепко рассматривая портрет. – В старости Лев Константинович говорил: «брадобрей».

Крымов пожал плечами:

– Главное – похож! Может, вы и с ним родственники?

– Не велика честь, – польщенный, отмахнулся Добродумов. – Бестужевы не от Рюриковичей пошли, а я – от Давыд Васильевича Раздорова-Сорвиголовы. Хотя, – он прищурил один глаз на портрет, – определенное сходство имеется, согласен.

Многие тоже с интересом поглядывали на говорливого экскурсанта, затем переводили взгляд на портрет и опять украдкой смотрели с нарастающим любопытством на мощного старика.

Краевед из Царева деловито одернул джинсовую рубашку.

– А кафтан бы мне пошел, Андрей, ей-богу, пошел! Куплю я его, пожалуй, дома носить буду, как халат. Придет ко мне Николай Михалыч за бутылочкой «Добродумовского коньяка», моего, значит, самогона, а я ему с порога: «Кому руку тянешь?! На колени, холопья морда! Землю ешь!» – Егор Кузьмич кивнул: – И детишкам из малообеспеченных семей помогу. Покупкой-то. А, как думаешь, Андрей?

Кафе оказалось за усадьбой – его вид сразу сделал Егора Кузьмича добрым и вальяжным. Им и впрямь предложили щи с уткой, пироги с мясом и блины с медом.

– А те благородные напитки, что пивал Лев Константинович, – спросил у буфетчицы Добродумов, – есть в наличии?

– Кто пивал? – протирая бокалы, безразлично спросила та.

– Лев Константинович, – многозначительно ответил краевед.

– Кто такой Лев Константинович? – презрительно спросила буфетчица.

Крымов и Добродумов переглянулись.

– Ваш граф, – не глядя на нее, наполняя поднос, сказал Крымов. – Хозяин сей усадьбы.

– А-а, граф! – усмехнулась та. – Водки вам, что ли, хочется? Так нет ее. – Она усмехнулась. – Еще в музеях бухло продавать. Вы ж экспонаты грызть начнете.

– Отчего вы о нас такого плохого мнения? – искренне возмутился Крымов. – Мы похожи на людей, которые могут причинить вред экспонатам?

– Вот пока вам не наливают, гражданин, вы и де́ржитесь. А плесни вам, так вы и усадьбу подожжете. Повидала я вас, залетных, на своем веку.

– Да-с, – покачал головой Андрей Петрович.

– Земной мир несовершенен, Андрей, – разочарованно покачал головой Егор Кузьмич. – Увы нам, грешным!

– Водку пить на территории музея-усадьбы запрещено, – холодно бросила из-за спин двух путешественников дама-экскурсовод. – Так вот, граждане-умники.

– Сок есть томатный, – сказала буфетчица.

– Обидеть хочешь? – разочарованно спросил Егор Кузьмич. – Унизить окончательно?

– И компот из сухофруктов, – вместо ответа усмехнулась та. – Целый бак, дедуля. Хоть залейся.

– Если граф любил блины с медом, – пока им наполняли тарелки, все так же философски заметил Добродумов, – то понятно, почему и компот есть в таком изобилии. Подумай, Андрей, он жил в эпоху перемен: Павел скольких сослал-то? Суворов тоже был среди бедолаг. И сколько их, вельмож-то бывших екатерининских, по деревням своим от горя-то и бездействия померло? Думаю, Лев Константинович с одних поминок на другие только и ездил, друзей в последний путь провожал. Вот к блинам с медом и компоту из сухофруктов и пристрастился. Верно, гражданка? – Он взглянул на буфетчицу. – Может, и риску с изюмом насыплете ученым людям?

– Очередь освободите, – еще более презрительно бросила та. – Ученые – яблоки моченые.