– «И тогда сказал Давид-царь Северный, – проведя пальчиком по строчкам, прочитала Гуля, – “Махалай будет править княжеством моим, а Гаврыз станет верным и надежным другом ему и верным клинком его. А если кто обманет и предаст брата, того пусть покарает Аллах!” У Давида-царя помимо любимых жен Айкуль и Гайкуль было еще семьдесят жен и триста наложниц, и все понесли от него…»
– Ого! – не сдержался Крымов. – Во дает!
– Персонаж, – улыбаясь, покачала головой Мария.
– Кобель, настоящий кобель, – подытожил Добродумов и многозначительно взглянул на Крымова. – Все подтверждает нашу теорию о Давыде Васильевиче. Только на Руси то грехом считалось, распутством богопротивным, а тут почиталось за респектабельность. А ему, Давыду Васильевичу, этого было и надо. Скольких же он наплодил и тут и там? – Добродумов аж в бороду пятерней вцепился. – Уму непостижимо!
– Так вы что, знали об этом человеке? – спросила Мария.
В глазах Гули был тот же вопрос.
– Угу, – кивнул Егор Кузьмич. – Еще как знали.
– Но давайте поначалу закончим с историей княжества Халай-Махалай, – попросил Крымов. – Не терпится узнать все.
– А там и о кончине его есть? – неожиданно спросил Добродумов.
– О кончине князя Махалая? – задала наводящий вопрос Гуля.
– Нет, – замотал головой Егор Кузьмич, – хотя это тоже интересно. О том, как умер Давид-царь Северный.
– Конечно, есть, – кивнула Гуля. – Мы уже почти дошли до этого. «Укрепив свое княжество, – продолжала она, – Давид-царь решил посвятить себя любви и любил своих жен и наложниц, каждый год преумножая число их, пока не скончался в возрасте шестидесяти пяти лет от чувственного перенасыщения и счастья…»
Она подняла глаза на Добродумова:
– Вот так и умер Северный витязь.
В глазах царевского краеведа уже блестели слезы, губы дрогнули:
– Вот как, оказывается, прадедушка Давыд Василич почил, – тихонько всхлипнул он. – «От чувственного перенасыщения и счастья»!
– Счастливчик, – глядя на товарища, скромно заметил Крымов.
Раньше он Егора Кузьмича таким не видел. Гуля увлеклась книгой и пропустила реплику пожилого гостя. Но не Мария Бестужева.
– А почему прадедушка? – спросила она.
– Егор Кузьмич Добродумов ведет свою родословную от князя Давыда Васильевича Сорвиголовы, – объяснил Крымов. – То бишь от Давида-царя Северного. Но это чисто гипотетически.
– Правда? – снисходительно изумилась Мария.
– Не слушайте его, Машенька, – запротестовал Егор Кузьмич. – Не гипотетически, а так оно и есть. Я за свои слова отвечаю.
Но Мария тотчас вспомнила о печальном вздохе Крымова:
– Ах, Андрей Петрович, неужто и вам хотелось бы такой судьбы? – лукаво глядя на детектива, спросила Мария Бестужева. – Я про «чувственное перенасыщение»?
Крымов вздохнул:
– Так, хотя бы помечтать.
– Да-а, – только и протянул Егор Кузьмич, стряхнув с левого глаза слезу. – Был бы я помоложе, диссертацию бы на эту тему сочинил. Историко-эротического характера.
– Слушать дальше будете? – беззаботно спросила Гуля. – Какие-то вы странные. Особенно вы, – сказала она Добродумову. – Точно он родственник ваш.
– Девочка прослушала, кем вам приходится Давид-царь, – тихонько сказала Бестужева, пока Гуля перелистывала страницы.
– Может, это и к лучшему, – также тихо откликнулся Крымов. – Не всем же за сердце хвататься.
– Так я читаю? – подняла глаза Гуля.
– Читай, дочка, читай, – махнул рукой Егор Кузьмич. – Мы внимательно тебя слушаем.
– Простите нас и продолжайте, пожалуйста, – тоже попросил Крымов. – Просто мы, волжане, эмоциональные очень. Так ведь, Мария Федоровна?
– Даже чересчур, – ответила Бестужева.
– «Отсюда и начинается история князя Махалая, продолжившего дело своего отца, укрепившего свое государство, обогатившего его во славу небес и своих подданных…»
Гуля, их проводница по истории родного края, продолжала читать – с искренним желанием просветить любопытных чужеземцев, которые так трогательно реагировали едва ли не на каждую строчку в столь любимом ею трактате. Родные, можно сказать, по духу люди оказались эти волжане! Так вот, Махалай правил, воевал, укреплял и строил, казнил только за самые тяжкие преступления, отчего и прослыл «Халаем» – добрым. И Гаврыз, как и завещал им отец, всегда был рядом и помогал ему во всем. Но ничто не могло указать в этом трактате, даже намекнуть на существование в княжестве Звездной карты, высеченной из небесного камня. Дело дошло и до смерти Халая-Махалая: он умер в своей постели, в почете и славе, в возрасте девяноста лет. Но ни словечка о звездных тайнах вселенной!
– Это конец жизнеописанию? – спросил Крымов.
– Можно сказать и так, – глядя на отчего-то погрустневших слушателей, ответила Гуля. – Но к «Сказанию о доблестном и благородном князе Махалае» есть приложение. В нем рассказывается одна интересная история, совершенно для меня непонятная, похожая, скорее, на легенду, миф. Как и все приложения, она в конце – мелким шрифтом.
– А почему она похожа на миф? – поинтересовался Крымов.
– Там какая-то фантастика, – пожала плечиками Гуля.