Звездная карта царя Саула

– Согласен! – рявкнул Растопчин. – Мы – проводники. – Он с гордостью ткнул себя в грудь указательным пальцем. – Мы – Растопчины. Проводник стоит сразу после Хранителя Ключей, если вы, господин Крымов, знаете, о чем я говорю. Увы, мы не царской крови, но цари-лукомоны без нас не обходились. Мы – связующее звено между лукомонами на протяжении тысяч лет! Вот кто мы такие. – Он с чувством превосходства взглянул на детектива. – Это нам цари-лукомоны доверяли быть связующим звеном между собой. Когда они, уже будучи изгнанными, десятилетиями не могли общаться друг с другом, укрываясь от преследователей в разных концах мира, мы веками хранили важные документы, передавали их из рук в руки, даже если для этого необходимы были долгие годы. Так кому, как не мне, Проводнику царства лукомонов, получить эту карту, которую я в положенный срок должен отдать в руки еще оставшихся царей? Скажите мне, господин Крымов! Я не прав? И разве не прав был Федор Иванович Бестужев, когда именно мне препоручил эту заботу? А, Мария Федоровна?! Потому что это и есть – моя забота! Моя и моего сына, над которым вы то и дело потешаетесь. У вас своя жизнь, Андрей Петрович, у меня – другая, точно такая же, какой была жизнь Федора Бестужева. Лишь по прихоти его дочери, не имеющей никакого права на эти тайны, потому что она – женщина, все и смешалось, пошло кувырком.

Крымов переглянулся с Егором Кузьмичом. Тот почесал нос. Странно оборачивалась эта история. Мало «царей», так еще и «проводники» вышли на свет божий. И один из них – спятивший негодяй Максимилиан Растопчин.

– А теперь скажите, откуда у вас этот светящийся камень? – спросил Крымов у Растопчина-старшего. – Как вы его добыли?

– Он достался мне по наследству, – ответил Максимилиан Лаврентьевич.

– От кого же?

– От моего прадеда – фабриканта Лаврентия Спиридоновича Растопчуна! – с невероятной гордостью выдохнул Растопчин-старший.

– А-а! – едва не захлебнувшись новым глотком из баклажки, за их спинами выкрикнул Егор Кузьмич. – Вот откуда твоя физиономия мне знакома. Ну тогда все понятно! Лаврентий Спиридонович Растопчун! – Добродумов уже выходил вперед, к столу. – Фабрикант Растопчун! Мироед из Сермяжинска! По прозвищу Грозный! Тот самый, который скупил у бедноты половину земель в своей губернии и тысячи людишек пустил по миру. Оттого Грозным и назвали. Вот откуда душок-то идет, а я-то думаю-гадаю, как такие урождаются?

– Опять вы за свое?! – взревел Растопчин.

– Тише-тише, – махнул на него рукой Егор Кузьмич. – Чего так разволновался? А я-то думал, что ты из столбовых Растопчиных, московских, а ты – от нувориша Растопчуна, без роду и без племени. Помню я фотопортрет твоего прадеда, Максимилиан Лаврентьевич, хорошо помню: вылитый ты. Только костюмчик другой! Да бакенбарды у того! И родинка кровяная у правого глаза. А так – копия! Да и ты, небось, свою родинку срезал, а? Слышь, Андрей? – Добродумов окликнул Крымова. – Богат он был как Рокфеллер – этот Растопчун-Грозный. А потом состояние его куда-то пропало, верно?

– Верно, – ответил Максимилиан Лаврентьевич, с ненавистью глядя на Добродумова. – Именно – пропало.

– Родственники искали-искали, а не нашли. Посчитали, что в землю зарыл свой капитал Лаврентий Спиридонович. Даже реввоенсовет искал сокровища Растопчуна, специальный указ был на то, сам читал, но и чекисты не нашли. Канули денежки!

– А камушек, значит, остался? – задумчиво спросил Крымов. – Как же вы его сохранили?

– А вот камушек остался, – с усмешкой согласился Растопчин-старший, – а как мы сохранили, – он сделал ударение на «мы», – это дело семейное. Слушайте, Андрей Петрович, мне надоели бесполезные дискуссии. Вы согласны, что Небесный камень должен оставаться у меня?

– Не отдавайте ему карту, Андрей Петрович, – проговорила Бестужева. – Уверена, он хочет присвоить ее.

– Я тоже так думаю, – кивнул Крымов.

– Так что будем делать? – вдруг с улыбкой спросила Марга. – Пора начинать дуэль? А то мне уже скучно. Кровь и мозги по стенкам меня бы сейчас хоть как-то развеселили.

Три музейных работника – товарищи Джанибеков, Махмадшарифов и Гуля – не понимали, шутит эта странная женщина или говорит правду, и потому были крайне растеряны. А вот Крымов знал хорошо: за этой вызывающей улыбкой таится смерть для любого, кто встанет у этой женщины на пути. И всё могут решить мгновения. Которые, похоже, неотступно приближались.

В этот самый момент Егор Кузьмич и сел за дальний стол – в кресло Улуса Улусовича Ахметова. Пока страсти накалялись, Добродумов уставился в потолок и нахмурился:

– Махмудка! – окликнул он директора музея. – А зачем у вас в потолке эти дырки?

Все замолчали и посмотрели вверх. Гуля повторила вопрос:

– Да, Махмуд Асадович, а зачем они?

Недалеко от люстры и впрямь шли отверстия ровной полосой – тянулись по ширине потолка от стены до стены через весь кабинет.

– Понятия не имею, – отмахнулся доктор Джанибеков. – Какая теперь разница?