После длительной прогулки в людской толпе, после посещения различных магазинов и совершенно не подходящих для старика мест, он спустился в метро. "Я же старик, следовательно, у меня маразм и склероз, а это – пропуск куда угодно, хоть в женскую баню. Почему все это дошло до меня только теперь, к концу второй недели?" – ругал он сам себя, бормоча себе все это под нос и стоя на эскалаторе, засасывающем его в чрево метрополитена. Вспомнив про баню, он настроился на эротическую волну. А тут еще какая-то девушка неожиданно и резко плюхнулась на место, которое добрые люди как всегда уступили ему – заслуженному деду своей страны. Вместо того чтобы извиниться и встать, юная проныра начала усаживаться поудобнее, втискиваясь рядом с ним и ерзая всем тазом в непосредственной близости от совершенно безопасного по ее мнению деда. Дед же этот был не так безопасен, как казался. Уже три недели, как для своей подруги он был в длительной командировке. И если раньше природа молчала, то теперь она вдруг потребовала своего. Да так настойчиво, что девушка буквально подпрыгнула от неожиданности, когда поймала на себе слишком горячий и цепкий взгляд сидящего рядом старикашки. Однако она только хмыкнула и, повернувшись в другую сторону, так и осталась сидеть, плотно прижавшись к нему своими коленями и всем остальным. И дед не выдержал. Забыв о своем почтенном возрасте, он ласковым и вкрадчивым голосом штатного ловеласа промурлыкал свою коронную фразу: "Сколько живу – такой красоты не встречал!" Эта фраза привела в его дом, а затем и в его спальню, не одну даму. Она всегда срабатывала безотказно. Всегда, но только не теперь! В ответ он услышал такие слова, которые, как ему казалось, он не забудет никогда, до самой своей настоящей старости. Высказав на весь вагон, что она думает обо всех стариках вообще и об этом – в частности, девушка надула и громко лопнула перед собственным носом нереально огромный жвачечный пузырь, после чего с презрительной гримасой покинула вагон, на прощанье, смерив старика с ног до головы уничтожающим взглядом, переполненным искренним презрением. Люди со всех сторон уставились на него, пытаясь получше рассмотреть этого наглого деда и убедиться насколько он действительно соответствует тем ярким эпитетам, которые щедро подобрала для него юная леди. Ему стало ужасно стыдно, так, как было стыдно единственный раз за всю его жизнь – когда в детском садике был карантин, и воспитательница решила помыть всех детей вместе, особенно не разбираясь, кто из них – мальчики, а кто – наоборот. Когда же настал его черед, и он оказался на столе, внезапно закончилась вода. И минут десять он простоял совершенно голым: не только перед своими товарищами, нет! Он стоял и плакал, абсолютно беспомощный и беззащитный перед всем миром! От всеобъемлющего стыда он закрыл глаза. И тогда, и теперь. И это помогло. Старик спрятался от позора точно так же, как когда-то спрятался от него маленький мальчик. Постепенно окружающие его голоса затихли. "Что возьмешь с выжившего из ума деда!" – именно на этом все и сошлись. Люди, которые, осудив кого-то, всегда чувствовали себя значительно лучше, постепенно оставили его в покое. От пережитого волнения он провалился в нервный сон, которому ритмично аккомпанировал стук вагонных колес.
"Дедуля! Подъем! Все, приехали! Поезд дальше не идет! Потому что дальше идти некуда! Дальше – конец пути!" Он в недоумении и растерянности открыл глаза. В полной темноте он увидел яркий свет, который беспощадно светил ему прямо в глаза. "Ты – кто, смерть!?" – в ужасе вымолвил он дрожащим голосом. "Но мне еще рано умирать! Ты ошиблась!" "М-да. Не дай Господь дожить до такого возраста", – сказал женский голос и свет исчез. Дед же никак не мог успокоиться. "Ты ошиблась! Я – не старик! Мне еще рано умирать. Уйди от меня, смерть!" "Да, какая смерть?" – сказала женщина и направила фонарик себе на грудь. На груди служащей метрополитена висел бейджик: "Нина" и что-то приписано мелким неразборчивым шрифтом. Старик не стал читать до конца и совершенно по-молодецки пустился наутек, нырнув в открытую дверь темного вагона электрички.
Придя к себе домой, он бросился к холодильнику и извлек оттуда все запасы спиртного, которые там находились в ожидании очередной жертвы женского пола. Прошло несколько дней и ночей. Раз пять настойчиво звонил телефон и требовал оплатить продолжение какого-то контракта. В конце концов, спиртное закончилось. Нужно было преодолеть страх и выйти на улицу. Он уже не знал и не помнил кто он – старик, превратившийся в молодого, или молодой, но по каким-то непостижимым причинам внезапно состарившийся и потому несчастный человек. Было очевидно – чтобы разобраться в этом окончательно запутанном деле, как всегда в таких случаях не хватало одного, а вернее – одной. Одной бутылки.