Звездная жатва

Ехать было сложно. С неба дождем осыпался пепел и скапливался на асфальте, образуя угольно-черные дюны. Порой дорога вообще исчезала, и Мэтт ориентировался по смутным очертаниям стен, дорожным знакам, указателям, превратившимся в серые кенотафы. Колеса фургона постоянно сносило, они скользили по покрытому пеплом асфальту. Продвижение вперед было медленным и тяжелым.

Мэтт миновал Ларами — безнадежные руины. В полдень — как ему казалось — он остановился на заправочной станции: окна вылетели, но постройка уцелела. Замотав нос и рот рубашкой, продираясь сквозь стену вулканического пепла, тонкозернистого, пахнувшего тухлыми яйцами, он пролез в дыру на месте окна и отыскал в ненадежном укрытии дорожный атлас Колорадо и Вайоминга.

Неплохо было бы дозаправить фургон, но помпы не работали.

Мэтт поежился от холода. На другой стороне шоссе тлело какое-то здание. Все вокруг покрылось пеплом, стояла тьма, словно после черного снегопада. Нужно было проверить, как там Киндл. Как там Бет.

Он оставил их в фургоне, забинтованных и завернутых в одеяла. Все его драгоценные медикаменты погибли в пожаре. Он мог лишь давать пациентам антибиотики из сумки.

Киндл время от времени приходил в себя. Бет оставалась без сознания, дышала совсем слабо. Частый пульс едва прощупывался. У нее были внутреннее кровотечение и болевой шок.

Мэтт проверил повязки и решил, что менять их не нужно. Ничего больше он сделать не мог. Только держать Бет в тепле да следить, чтобы одно ее плечо было выше другого и в здоровое легкое не попадала кровь.

Он работал в свете переносного фонарика на батарейках. Тусклый солнечный свет за серыми от пепла окнами почти не помогал.

После Бет он занялся Киндлом. Пока Мэтт осматривал рану в ноге, Киндл открыл глаза.

Рана не выглядела опасной, но пуля, кажется, отбила кусок малой берцовой кости. Вдобавок именно эту ногу Киндл сломал осенью. Нужно было наложить шину и не снимать, пока не представится возможность провести более тщательное обследование.

Закончив осмотр, он увидел, что Киндл смотрит на него.

— Господи Иисусе, Мэттью, что с твоими руками?

А что с его руками?

Он поднес их к свету. А… ожоги. Обжег руки, пытаясь вызволить Эбби из трейлера. С красных ладоней облезла кожа, кое-где сочились содранные волдыри. Мэтт оторвал полоску от чистой простыни, разорвал надвое и обмотал руки.

— Адски болит, наверное? — спросил Киндл.

— У нас есть обезболивающие, — ответил Мэтт. — Хватит до поры до времени.

— Ты со вчерашнего вечера за рулем?

— Угу.

— На одних обезболивающих?

— На обезболивающих и амфетамине.

— На спидах, что ли?

Мэтт кивнул.

— Ты их в своей сумке носил?

— Нашел в фургоне у Джоуи.

— Ну ты и псих. Теперь понятно, отчего у тебя такой дерьмовый видок. — Киндл застонал и заерзал под одеялом. — Бет жива?

— Да.

— Где мы?

— В нескольких милях от Шайенна.

— Сейчас ночь?

Киндл повернулся к окну.

— День.

— А это снег?

— Пепел.

— Пепел?! — с изумлением воскликнул Киндл и уставился в окно.

Киндл был прав: он слишком много времени провел без сна. Посмотрев на карту, Мэтт понял, что названия ближайших географических объектов звучат угрожающе. Грозовая долина. Ручей Ядовитых Пауков. Малый Колдовской ручей.

«Лекарств осталось совсем мало», — подумал Мэтт.

Фургон ехал до безумия медленно. Пепел не переставал падать. Трудно было поверить, что Земля могла извергнуть столько пепла и так выгореть.

Мэтт где-то читал, что вулканический пепел богат фосфором и другими микроэлементами. Земля в этих краях будет удобрена на долгие годы. Что вырастет здесь через год, через два?

Стрелка спидометра балансировала на отметке десять миль в час.

Чем дольше тянулся день, тем сильнее Мэтта одолевала мысль: Бет может умереть.

Много часов он старался не думать об этом. Боялся. Позволив себе такие мысли, сказав такие слова, не повлияет ли он на исход? Не призовет ли смерть, назвав ее вслух?

Но избежать этого было нельзя. Чрезвычайная ситуация требовала внимания с его стороны. Бет могла умереть. Умереть, даже если бы он нашел больницу с рабочим оборудованием и сделал переливание крови… что с каждой минутой становилось все невероятнее.

Следовало подготовиться к этому.

В конце концов, он сам выбрал жизнь в мире, где люди не просто могли умереть, а неизбежно умерли бы. В смертном мире.

Он вспомнил Контакт. В сумерках, на пустоши, воспоминания вернулись легко. Он мог выбрать другой мир — мир, где смерть отложена на неопределенный срок, мир бесконечных знаний… Больший Мир, как его называли.

Мир без убийств, пожаров, старения, зла. Селесте нравилась одна пьеса, «Страна, желанная сердцу». Автора Мэтт не запомнил. Какой-то сентиментальный викторианец. Вцепившись окровавленными руками в руль, Мэтт отчетливо вспомнил, как Селеста читала вслух, как будто она вдруг оказалась рядом с ним:

Тогда б я создал мир из пламени и рос,
Без строгости, и опыта, и скуки,
Без стариков, тебя терзать готовых…[40]