Звездная жатва

Мэтт бросил на пассажирское сиденье свою врачебную сумку и быстро приехал в Дельмар. Однако, если он правильно понял Тома Киндла, работы для врача там не было; разве что для патологоанатома.

Он внимательно, но без эмоций осмотрел кожу, зацепившуюся за ветки азалии.

— У тебя есть щипцы? — спросил он Киндла.

— Что-что?

— Кухонные щипцы, для барбекю.

— Ну… вроде бы Эбби приносила такие. Подожди.

Он скрылся в доме и вскоре вернулся со щипцами. Рукоятки были из яркой синей пластмассы, рабочая поверхность — из нержавеющей стали. Мэтт приподнял с их помощью кожу, отцепил от куста и отнес в гараж, подальше от ветра.

Аккуратно положив кожу на покрытый пятнами от бензина пол, он принялся методично разворачивать ее, пока она не стала похожа на полупрозрачное изодранное трико. Одна нога была оборвана ниже колена. Одной руки не хватало целиком. От головы тоже мало что осталось.

— И кого это нам принесло, черт побери? — задался вопросом Киндл, не подходя слишком близко. — Я хочу сказать, это ведь человек? Труп? Или просто чья-то… часть?

Мэтт склонился над кожей. Его она не пугала, не вызывала отвращения. В интернатуре случалось видеть кое-что похуже. Но из предосторожности он не стал прикасаться к ней голыми руками.

— Впервые это вижу.

— Впервые? — удивился Киндл. — А кто-то уже видел?

— Тебя не было на воскресном собрании. Боб Ганиш нашел пару таких в соседском доме. Пол Джакопетти говорит, что в его округе все фермы опустели. Остались только такие вот кожи.

— Господи, Мэттью! Пустые кожи?

Он кивнул.

— А с людьми что?

— Ушли.

— Куда?

Мэтт пожал плечами.

— И что, — спросил Киндл, — всех ждет такая участь?

— Скорее всего. Рано или поздно. Кроме нас, разумеется. Эбби волнуется за мужа и внуков. Говорит, они… худеют. Бледнеют.

— Господи, — повторил Киндл. — А как же…

Он остановился. Но вопрос был очевиден: «А как же Рэйчел?»

Мэтт не решался сформулировать ответ, даже про себя.

Киндл оглядел хрупкий конверт на полу гаража.

— Мэттью, что… что мне с этим делать?

— Отнеси обратно на улицу. Пускай летит. Долго не сохранится; после нескольких дней на солнце обратится в прах.

— Небогатое наследие, — заметил Киндл.

— А где есть богатое?

Мэтт вернулся домой к Рэйчел.

Она пришла утром и намекнула, что это, вероятно, ее последний визит. Мэтту не пришлось долго размышлять, чтобы связать это с появлением кож по всему Бьюкенену. Но догадка была столь пугающей, что он старался об этом не думать. Ему не хотелось даже представлять пустую оболочку Рэйчел, его дочери, брошенную на произвол ветра и холодного дождя. Боже милосердный, только не это.

Он рассказал ей, зачем звонил Том Киндл. Описал кожу во всех медицинских подробностях, сделавшись справочной машиной: то был его последний и единственный аргумент. Окончив рассказ, он покачал головой, шокированный своей же историей.

— Рэйчел, это нечеловечно. Знаю, что ты скажешь. Но… это не то, что должны делать люди.

Он ожидал возражений. Но дочь лишь кивнула:

— Может, ты и прав.

Она была бледной, почти бесплотной. В ее движениях появилась невиданная легкость, но этого Мэтт тоже старался не замечать и не обдумывать.

— Может, изменилось слишком многое. Может, слово «человек» к нам уже неприменимо, — печально сказала Рэйчел. — Я не чувствую себя как-то по-другому. По большей части я прежняя Рэйчел Уилер. Но теперь я стала как бы многослойной. Вижу вещи с новых ракурсов. Если я оставлю это… — Она обвела рукой себя, свое тело. — Рэйчел ли я? Человек ли я? Не знаю.

Она как будто признавалась в страшной смертельной болезни.

И кажется, уловила мысли Мэтта. В последнее время она стала способна читать малейшие нюансы выражения его лица, хотя он изо всех сил скрывал свою печаль.

— Папа, мне не жаль. Ничего. Ты врач и должен понимать, скольких людей спасли таким образом. Сколько пациентов с тяжелой формой рака удалось вылечить в нашей больнице? И сколько — с болезнями сердца? А если взять весь мир, где царят голод и недоедание, где рушатся жизни… Господи!

Но Мэтт никак не мог забыть принесенную ветром кожу, жалкое, но неопровержимое доказательство печального факта, висящее на голом кусте азалии у дома Тома Киндла.

— Рэйчел, а так лучше?

— Да, — твердо ответила она. — Так не могло продолжаться. Планета нас не выдержит. Мы уничтожаем ее, и скоро она уже не сможет восстанавливаться. Нужно было что-то менять. Людям нужно было что-то менять. Кто, по-твоему, ответил «да» во время Контакта? Кто согласился на вечную жизнь? Да почти все. Все, включая диктаторов, воров, педофилов, убийц… люди, которые убивали других за часы, за кроссовки. Люди, которые издевались над детьми на глазах у их родителей. Но у бессмертия была цена. Они должны были осознать, что это значит — причинять боль другим. Если они не понимали по-простому, если смотрели на людские страдания и ничего не чувствовали или, хуже того, получали удовольствие, значит в них был изъян. Они сломаны, неполноценны. Надо их починить.

— То есть теперь они не вправе совершить преступление?

— Все вправе делать то, что им хочется. Но только если осознают, что и зачем делают.

— Звучит как принуждение.