Звездное вещество

В сентябре шестиклассник, освободившийся от своей пастушьей повинности, я был послан однажды бабушкой в сельпо за селедкой. И там на полке рядом с брусками черного мыла среди других книжек различил обложку с ярким рисунком молнии, ударившей в заводскую трубу. И.С. Стекольников "Молния и защита от нее" – вижу и сейчас название той брошюры, посулившее близкую разгадку тайны. Я за­трепетал от нетерпения и похолодел, что мелочи, оставшейся от селед­ки, не хватит для покупки чудесной книжки. Хватило! И недальнего пути до дому хватило, чтобы узнать из первой главы, что еще Фалес Милетский в шестом веке до нашей эры, натирая полой своего шерстя­ного хитона янтарь, называемый тогда электрон, наблюдал электриче­ство. Узнал я об опытах Гальвани с лягушачьей лапкой. О сподвижни­ке Ломоносова русском ученом Рихмане, который на беду свою ввел молнию в дом по громоотводу. И о целой плеяде уже наших советских ученых-электриков, которые создали надежную грозозащиту, храня­щую от молний промышленные объекты социалистического народно­го хозяйства.Наибольшее впечатление, впрочем, производила старинная гра­вюра, на которой несчастный Рихман, запрокинув голову в парике, рушился на пол, сраженный огненным шаром, сошедшим с металличе­ской линейки, привязанной к громоотводу... В дальнейших разделах брошюры, начиная с понятия о силах расталкивания и притяжения за­рядов, объяснялся феномен грозового электричества. Так я вошел в волшебный мир. Всю зиму я вдоль и поперек мусолил эти страницы. Вскоре мне их стало маловато. Среди отцовских книг по ботанике и лесоводству был учебник физики для техникумов, там оказался пре­красный раздел "Электричество и магнетизм", ставший мне вполне доступным, благодаря Стекольникову. В ту зиму я прочно усвоил по­нятия заряда, потенциала, напряженности поля и электрического тока. И первый мой действующий электрический прибор в стекле и металле был создан в ту зиму. Я проткнул гвоздем резиновую пробку большого пузатого пузырька от микстуры, а к нижнему концу гвоздя, что внутри бутылки, примотал нитками две узкие полоски из шоколадной фольги.– Бабушка, хочешь увидеть чудо? – спрашиваю, натирая шерстя­ным носком, медицинский градусник. Затем прикасаюсь к шляпке гвоздя. Полоски фольги внутри бутылки упруго расходятся, вызывая неподдельное удивление родимой- Сам придумал? – спрашивает она.- Не-а, – отвечаю. – Наверно, Кулон придумал.Бабушка разочарована. Зато в школе мой электроскоп имел бе­шеный успех, пока не был реквизирован учителем физики в пользу не­богатого физического кабинета.А гальванометр сможешь сделать, Сашко? – спросил учитель.- Смогу, – ответил, не сморгнув глазом.Настала весна. Оторвавшись от сооружения гальванометра из де­талей старого репродуктора, через открытую дверь сарая наблюдал я первую грозу... И сейчас, на шестом десятке лет, я по-прежнему не мо­гу себе отказать в таком же вот созерцании грозы. С каким-то неиз­бывным упоением всякий раз я слежу за развитием небесной драмы. Как заходит от горизонта туча, как полосуют ее вспышки еще далеких и беззвучных молний. Дивное очищение производит в моей душе каж­дая гроза... А тогда в сарае, любуясь молниями, я испытал неожидан­ное беспокойство, вроде бы даже разочарование. Выстроенный за зиму в моей голове мир электричества поблек и скукожился перед великоле­пием реальной грозы...

И уже не питали мою душу сухие описания гроз в научно-популярных книжках, но с особым волнением проглатывал я живые грозовые картины в художественной литературе, и особенно – стихи о грозе. Так что, и любовью к поэзии я обязан молниям.