Звездное вещество

– Что же вы опаздываете, право? – поморщился экзаменатор. – Нехорошо. Давайте экзаменационный лист, берите билет.

Мельком взглянув на взятый билет, я спросил:

– Без подготовки можно?– Ваше право.

Мой ответ он слушал рассеяно с полуприкрытыми веками и чуть склоненной набок головой. Но какие-то неведомые токи сообщили мне, что я уже вызываю в этом человеке некоторую симпатию. Легкое и горькое пламечко вдохновения начинает отогревать мою душу... Физика фотоэффекта в моем изложении расцветает, я это чувствую, в живом, полном гармонии и красоты виде. Я страшусь теперь только одного, что недостанет слов передать видимое внутреннему моему взо­ру... Вопрос. Я тут же отвечаю с подъемом, потому что вопрос помог мне завершить мысль. Еще и еще вопросы на темы уже далекие от фи­зики фотоэффекта. Лицо экзаменатора незаметно преображается... Экзамен превратился в оживленную беседу, когда обоим собеседникам очень интересно друг с другом. Экзаменатор вдруг улыбнулся:

– Ну вот, хорошо поговорили "за физику", как сказали бы в Одессе. Ставлю вам пять. А поставил бы десять, чтобы скомпенсировать досадные ваши потери. Несомненно, у вас есть способность чувствовать внутреннюю жизнь физического явления. Это много, это, знаете ли, так же редко, как и абсолютный слух. Жаль, что вы поступаете не на физфак университета. Впрочем, это почти ничего не меняет, ведь электронщик – тот же физик, так что выбор ваш удачен. Мне даже кажется, что у вас есть способность как-то вживаться в изучаемое явление, этакий физический артистизм... Сдавайте непременно все экзамены до конца. Мы что-нибудь придумаем. Вам нельзя терять года, как скрипачу нельзя без ежедневной игры. Мой учитель Лев Давидович Ландау говорит, что активный возраст физика – до двадцати пяти лет. Вам надо спешить. Смотрите-ка, дождь перестал. Проводите меня до дому и расскажите о себе. Будем знакомы – Кухаревский Юрий Васильевич.

Шагая рядом с Кухаревским по мокрому и зеленому от отраже­ний листвы асфальту, я совсем обнаглел и взахлеб рассказывал о мол­ним, шарахнувшей в заброшенный террикон и о том, как строил для физического кабинета школы модели электрических приборов, и ко­нечно же – о своем проекте АЭС, опоясывающих экваториальные поя­са Земли... Если не считать сурового на оценки Валика Майдана, это был первый в моей жизни человек, которому я открывал душу. Впер­вые я ощутил необходимость отразиться в другом человеке, как в зер­кале, и понять по его оценке, чего ты стоишь. Выслушав о проекте АЭС, Кухаревский поморщился и сказал:

– Все чепуха и бред. Какая-то убогая техническая фантастика в духе Немцова и Казанцева. А вот фотография чрезвычайно интересна. По-моему, здесь и не пахнет никакой шаровой молнией. Но вам уда­лось каким-то образом спровоцировать перегрев плазмы в стволе ли­нейной молнии. Температура здесь была в сотни раз выше, отсюда увеличение яркости и более сильная засветка пленки. Дайте мне эту фотографию на всякий случай. Думаю, мы с вами скоро займемся рас­шифровкой этого иероглифа...

Может возникнуть непраздный вопрос: это что же, Саня Величко предусмотрительно прихватил фотографию молнии на экзамен? Такой хитрый? Клянусь всем атмосферным электричеством – нет! Сделанная контактно с пленки 6x9, эта фотография просто была заложена у меня в записную книжку. И во время исповеди я не мог ее не показать... Да, многим я обязан Кухаревскому, а прежде всего – живущим во мне и поныне убеждением, что мир полон хорошими людьми. У подъезда своего дома Кухаревский мне сказал:

– Вам недостает культуры, Саша. Вы дичок с врожденной физи­ческой интуицией. Если привить к ней кое-чего культурного, матема­тического к тому же, может выйти большой толк. Ведь дарование – это то, что дается нам даром, мало еще что на свете так же безнравственно, как пустить этот дар по ветру из-за лени и бесхарактерности. Ученому нужен характер! Скоро вы в этом убедитесь. Да хоть вчитайтесь в био­графии Резерфорда, Эйнштейна, Марии Кюри... Ну, давайте – успеха вам с немецким и химией!

Немецкий я сдал при самых загадочных обстоятельствах. Есть у Ильфа в записных книжках такое: "Путаясь в соплях, вошел мальчик". Вот так же, путаясь в плюсквамперфектах и кондиционалис айн, маль­чик Саша Величко, семнадцати лет от роду, вошел на экзамен по язы­ку. Взял билет. Строгая седая старушка-экзаменатор выдала мне текст для перевода и пересказа. За подготовкой я просидел два с половиной часа и снова оказался последним из экзаменующихся. Трепеща, подсел к столу для ответа. Но едва я открыл рот, старушка уже старательно вывела в экзаменационном листе "пять" и спросила: "А вы правда очень хотите здесь учиться, молодой человек? Странно, Юрий Василь­евич мне сказал, что вы очень способный мальчик, но по вашему виду этого не скажешь".