Звездное вещество

Мы сбежали после второй пары и успели зайти домой, чтобы ска­заться дедушке. Он задумчиво и старательно раскладывал пасьянс. Со­гласно кивнул и попросил меня принести ему завтра к обеду кефир. Юля отдала мне свой ключ от квартиры. Шел сильный дождь. Затяну­тая в темно-зеленый пластиковый плащ и повязанная такой же косы­ночкой, Юля была прехорошенькой. С полей моей велюровой шляпы вода текла потоками на нелепую крылатку китайского плаща "Дружба", очевидно, для того и придуманную, чтобы накапливать во­ду, а потом дружески отдавать всю ее на спину. В ботинках тоже было полно воды, но это все ровным счетом ничего не значило... Встав уже на нижнюю ступеньку вагона, Юля неожиданно повернулась и поце­ловала меня, припав губами к моим губам. Я ничего не успел почувст­вовать в нежданном этом поцелуе, кроме теплой нежности ее губ, но горячо любил в тот миг все на свете: старый городской вокзал, перрон, зеленую стенку вагона из узких дощечек и даже мокрую собаку, угрю­мо шлепавшую мимо нас. Поезд двинулся, и Юля сказала из двери:

– Встретишь меня завтра здесь в восемнадцать тридцать, ладно? Назавтра умер Юлин дедушка.

Прижимая к груди пакет с двумя бутылками кефира, я открыл ключом дверь и с порога увидел: старик грудью лежал на столе с пась­янсом, и его длинная сухая рука отвесно протянулась к полу. Из-за моего плеча выглянула соседка и запричитала:

– Ой, Господи Боже, я ему все утро звонила в дверь, он не откли­кался. Я так и подумала. Соседушка мой дорогой, тридцать лет рядом прожили, хороший был человек, царствие небесное!.. – И, перестав го­лосить, спросила: – Саша, так вас, кажется, зовут, Юлька-то когда должна вернуться? Вы не беспокойтесь, мы тут все начнем обряжать, как принято у людей. Такие хлопоты не для Юличкиных плеч. Вы уж ее подготовьте, когда приедет.

В восемнадцать тридцать Юля не приехала. Не приехала и по­следним ночным и завтрашним первым утренним. С вокзала я отпра­вился в институт, перестал встречать ростовские поезда и весь будто бы съежился изнутри... На третий день к дому подъехал черный ста­ромодный катафалк. Я как раз повернул из-за угла с Чеховской и уви­дел одновременно и скорбный экипаж у дома и Юлию, быстро идущую от трамвайной остановки... Поминальный обед соседки накрыли в проходной комнате. Ждали Юлиных родителей, но потом, к величай­шей неловкости, выяснилось, что телеграммы им никто не давал. Вече­ром, когда все разошлись, Юлия попросила глухим голосом:

– Не уходи, Саня. Будешь спать вот здесь на диване. Я не могу ос­таваться одна.

Она постелила мне постель и сказала, выходя из комнаты:

– Все. Можешь ложиться.

Я разделся и лег, уткнувшись носом в диванную спинку. Слышал, как раздевалась она и как погасила свет и легла, вероятно, свернув­шись затравленным несчастным зверьком. Всю дорогу до кладбища и обратно на меловом ее лице не было ни слезинки. И не проронила ни слова до этого "Не уходи!" В эти дни меня трясло от мыслей о причи­нах ее задержки в Ростове, и было не до астрофизики. Что значит для нее этот Головин? Юля дышала ровно, похоже, она уснула. Мне не спалось, Я заложил руки под голову и принялся раздумывать о гипоте­тической пушке, которая грезилась мне в душные ночи прошлого лета. Закружились в моем воображении электроны, и математика, описы­вающая их движение, целиком захватила мое внимание. Нет. нет, все далеко не так вздорно, хорошая может получится пушка!.. Незаметно я уснул, но еще и еще просыпался, будто бы для того, чтобы подумать одновременно об электронных траекториях и неведомом Головине... Сколько времени? Часы в опустелой комнате деда ударили дважды. Юля вдруг села на постели.

– Саня, ты правда здесь?– Привет, ты же просила меня остаться.

– Уходи. Слышишь? Сейчас же уходи! – она вдруг заплакала. – О Господи, что же это с тобою, Санька, творю, что это я такое с тобой делаю?.. Ни на что не надейся и ничего не жди. Какая же я дрянь, сама не знала... Забудь, выброси меня из головы или сердца, где я там у тебя нахожусь, не знаю. А сейчас уходи!

Я быстро оделся и выскочил в прихожую, там сел на зеленый сун­дук рядом с вешалкой и принялся завязывать шнурки на ботинках. В Юлиной комнате зажегся свет. Она выбежала в длинной ночной со­рочке, бросилась ко мне, прижала к груди мою голову и заговорила торопливо:

– Нет, нет, Санечка, не уходи! Прости меня. Пожалуйста, не ухо­ди...