Звездное вещество

Это прозвучало так!.. Это прозвучало, как признание в любви, и я готов был хоть до утра вкалывать, не покладая рук. В двенадцатом часу ночи все кончилось. Весело пили с вахтершей чай. Потом отнесли в зал материалы и, захватив рукопись, ставшую за четыре дня такой драгоценной, вышли на улицу. Непогода пронеслась, высыпали звез­ды... На асфальтовой дорожке сквера, отмытой дождями, Валера сняла туфельки. Держа их в расставленных руках и пятясь на цыпочках, Ва­лера потянулась ко мне губами, и я ринулся к ней, но она ловко увер­нулась и помчалась по аллее смеясь: "Догонишь – поцелуешь!" Я дог­нал и поцеловал и спросил шепотом: "Любишь меня?" В ответ шальное "Да, да, да!" – "Идем к тебе в гостиницу?" Хохотнула: "Не здесь же!"У подъезда гостиницы мой пыл крепко поугас. За дверью спал вахтер и, чтобы войти, его следовало разбудить. Валера спрятала меня за колонной и постучала в стекло. Загрохотал в тишине замок и по­слышалось ворчание, и вдруг Валерино "Ах!", так что я вздрогнул.

– Что случилось, красавица? – прохрипел вахтер.

– Туфелька шпилькой застряла в щели, – в голосе досада и сле­зы. – Что за бардак тут у вас?

– Позвольте я вытащу.

– Ни в коем случае! Туфельки же французские, им цены нет. При­несите лучше топор или лом раздать щель.Старик зашаркал по коридору. Шепот "Сашка, жми в номер!", и ключ из ладони в ладонь... На этаже мирно посапывала коридорная. Я прошел мимо нее и открыл номер. Ну, Валерочка, с тобою можно и в разведку! Наверняка ведь щелку эту на пороге гостиницы высмотрела и заприметила. Она вбежала, задыхаясь от смеха. Едва повернув ключ в двери, я бросился к ней, обнял, закружил, зацеловал. Потом я тороп­ливо и неумело пытался расстегнуть Валерино платье. Полетела ото­рванная пуговица. Я деревянно рассмеялся. Видимо, этот дурашливый смешок все и решил. Валера вдруг уперлась мне в грудь кулаками, и я услышал испуганное, но решительное: "Нет, Саша, нет!" Не было больше никакой игры. Зрелая женщина поняла, наконец, что перед нею зеленый новичок в делах любви... Она швырнула на диван подуш­ку и покрывало со своей кровати, сердито сказала:– Ложись спать. И без глупостей.Я повиновался, лег не раздеваясь и уткнулся носом в подушку, боясь разрыдаться. Валера молча стояла у окна. Потом она присела на краешек дивана и стала ласково ерошить мой затылок.

– Дурачок ты, дурачок, – говорила она полушепотом, – пойми меня и не сердись. Конечно, я многое переступаю, ты вправе меня уп­рекнуть... Филармония, ларец, наконец – эта шпилька, "засевшая" в щели. Вот прет из меня озорство, ничего с собой поделать не могу! Но есть в жизни такие моменты, Сашок, когда за черту заступать нельзя. Строгая граница... Я не хочу отбирать тебя, такого ясного и чистого, у одной чудесной девушки. Ты встретишь ее, непременно встретишь, и сейчас она спит где-то и не знает, что ты готов ее предать. Твой удел -преданность, а не предательство, я чувствую в тебе это...

Во мне все яростно протестовало против такой "философии". Сама же сказала, что любит.

– Нет и не будет у меня больше никого, – бубнил я. – Я тебя люб­лю и всегда буду любить, ты не подозреваешь, какой я постоянный.