Звездные дороги

В ответ следовало отречься от насилия и проявить миролюбие, отвергнув войну. Но вместо этого люди принесли в жертву идолу войны собственных детей, забрав их из семей и швырнув прямо в раскаленные железные объятия Молоха, где их учили всецело отдаваться насилию.

«Так что задирайте меня как хотите, – думал Зак. – Это лишь сделает меня чище, а вас еще больше осквернит».

Никого, однако, Зак особо не интересовал. На него просто не обращали внимания, причем не слишком подчеркнуто – если он о чем-то спрашивал, ему отвечали. Может, с презрением, но какое ему было дело до этого? Презрение – всего лишь жалость, смешанная с ненавистью, а ненависть – гордыня, смешанная со страхом. Его боялись, поскольку он был не таким, как все, и ненавидели, так что их жалость – те крохи благочестия, что в них еще оставались, – превратилась в презрение. Добродетель, оскверненная гордыней.

К утру он уже позабыл о ботинках Флипа и бумажке, которую Динк ночью положил в один из них. Но потом он увидел, как Динк отходит от раздачи с полным подносом и направляется к Флипу, протягивая поднос ему.

Флип улыбнулся, а потом рассмеялся и закатил глаза.

И тогда Зак снова вспомнил про ботинки. Подойдя ближе, он взглянул на поднос.

Сегодня на завтрак давали блинчики, и на верхнем была вырезана большая буква «Ф». Вероятно, для двоих голландцев это имело какой-то смысл, хотя от Зака он полностью ускользал. С другой стороны, от него ускользало не так уж мало. Отец держал сына взаперти от внешнего мира, и Зак не знал многого, что знало большинство его сверстников. Зак гордился своим невежеством, ибо оно было знаком его непорочности.

На этот раз ему, однако, показалось, что тут что-то не так – будто буква «Ф» на блинчике свидетельствовала о некоем заговоре. Что она могла значить? Какое-нибудь неприличное слово на общем? Нет, это было бы слишком просто, к тому же смех их был вовсе не злобным, а скорее… грустным.

Грустный смех. Понять его причину было нелегко, но Зак знал, что не ошибся. Буква «Ф», может, и выглядела забавно, но из-за нее им стало грустно.

– Что это за «Ф», которое Динк вырезал на блинчике Флипа? – спросил он какого-то другого мальчика.

– Они же голландцы, – пожал тот плечами, как будто это могло объяснить любые их странности.

Сразу же после завтрака Зак ввел в свой комп эту единственную информацию – которая, естественно, была ему известна и так. Сперва он поискал «Нидерланды Ф», но ничего осмысленного не получил. Он попробовал еще несколько комбинаций, но именно сочетание «голландия ботинки» привело его ко дню Синтерклааса, шестому декабря, и всем связанным с ним обычаям.

Вместо того чтобы идти в класс, он пошел к аккуратно застеленной койке Флипа и начал в ней рыться, пока не отыскал под матрасом стишок Динка. Запомнив его, Зак положил листок обратно и снова застелил койку – вряд ли стоило подвергать Флипа риску получить взыскание, которого тот не заслуживал. Затем он направился в кабинет полковника Граффа.

– Не помню, чтобы я тебя вызывал, – сказал полковник Графф.

– Вы и не вызывали, – ответил Зак.

– Если у тебя какие-то проблемы – иди с этим к своему куратору. Кого тебе назначили?

Зак сразу же понял, что дело вовсе не в том, что Графф не помнит имени куратора – он попросту понятия не имел, кто такой Зак.

– Я Зак Морган, – сказал он. – Сторонний наблюдатель в Армии Крыс.

– Ах вот как, – кивнул Графф. – Значит, это ты. Не передумал насчет своего обета ненасилия?

– Нет, сэр, – ответил Зак. – Я пришел кое о чем спросить.

– А больше тебе спросить некого?

– Все остальные заняты, – сказал Зак и тут же об этом пожалел, поскольку, естественно, спрашивать других он даже не пытался и целью его было лишь уязвить чувства Граффа, намекнув, что от того нет никакой пользы и ему все равно нечего делать. – Извините, не прав. Прошу прощения.

– Так какой у тебя вопрос? – раздраженно бросил Графф, глядя в сторону.

– Когда вы говорили мне, что о ненасилии следует забыть, вы сказали, что я руководствуюсь религиозными мотивами, а в Боевой школе никакой религии нет.

– Нет открытого соблюдения религиозных обрядов, – поправил Графф. – Иначе занятия бы постоянно прерывались мусульманскими молитвами, а каждый седьмой день – причем не один и тот же – христиане, мусульмане и евреи праздновали бы ту или иную разновидность шаббата. Не говоря уже о ритуале макумба с принесением в жертву цыплят. Повсюду громоздились бы иконы, статуи святых, маленькие Будды, храмы предков и тому подобное. Так что все это здесь запрещено. Точка. Отправляйся в класс, пока я не наложил на тебя взыскание.

– Я хотел спросить не об этом, – сказал Зак. – Я бы не пришел к вам с вопросом, на который вы мне уже ответили.

– Тогда почему ты… ладно, так какой у тебя вопрос?

– Если религиозные обряды запрещены, тогда почему Боевая школа разрешает праздновать день святого Николая?

– Мы этого не разрешаем, – возразил Графф.

– И тем не менее, – настаивал Зак.

– Нет.

– Его празднуют.

– Может, все-таки перейдешь к сути? Хочешь подать жалобу? Кто-то из преподавателей что-то об этом говорил?