– Филиппус Ритвельд выставил для святого Николая свои ботинки. Динк Миекер положил в ботинок стишок ко дню Синтерклааса, а потом дал Флипу блинчик с вырезанным на нем инициалом «Ф». Съедобный инициал – традиционное угощение на день Синтерклааса, который отмечается сегодня, шестого декабря.
Графф откинулся на спинку кресла.
– Стишок ко дню Синтерклааса?
Зак процитировал стихотворение наизусть.
Графф едва заметно усмехнулся.
– Вам кажется смешным, что они соблюдают свой религиозный обряд, а мне это запрещено?
– Это всего лишь стишок в ботинке. Разрешаю тебе писать какие хочешь стихи и класть их в чужую одежду.
– Стихи в ботинках – не моя религия. Моя состоит в том, чтобы внести свой небольшой вклад в мир на Земле.
– Ты даже не на Земле.
– Был бы, если бы меня не похитили и не поработили, отдав в служение Мамоне, – бесстрастно сказал Зак.
«Ты провел тут почти год, – подумал Графф, – но все еще поешь ту же песню. Неужели другие так и не смогли на тебя повлиять?»
– Если эти голландские христиане празднуют свой день святого Николая, – продолжал Зак, – то мусульмане должны праздновать Рамадан, евреи – суккот, а я должен жить в любви и мире по заветам Христа.
– Почему это тебя вообще так волнует? – спросил Графф. – Единственное, что я могу, – наказать их за этот дружеский жест. Тогда тебя еще больше возненавидят.
Хотя Графф и не узнал Зака, когда тот к нему пришел, ему наверняка многое было о нем известно. Полковнику могло быть незнакомо его лицо, но не идеи. Непоколебимость Зака в вопросах веры могла впечатлить кого угодно.
– Если Боевая школа запрещает мою религию потому, что она запрещает любую, должны быть запрещены все религии, сэр.
– Знаю, – кивнул Графф. – Я также знаю, что ты несносный тупица.
– Полагаю, данное замечание подпадает под категорию «Командир отвечает за моральный дух подчиненных», сэр? – невинно спросил Зак.
– И еще оно подпадает под категорию «Каким бы умником ты ни был, из Боевой школы тебе все равно не сбежать», – сказал Графф.
– Лучше уж умник, чем несносный тупица, сэр, – ответил Зак.
– Убирайся.
Час спустя к Граффу вызвали Флипа и Динка. Оба получили выговор, а стишок был конфискован.
– Может, и его ботинки заберете, сэр? – спросил Динк. – Инициал тоже наверняка удастся восстановить, когда Флип сходит в туалет. Специально слеплю его так, чтобы у вас не возникло никаких сомнений, сэр.
Помолчав, Графф отправил обоих обратно в класс. Он знал, что слухи о происшедшем разойдутся по всей Боевой школе. Но если бы он так не поступил, Зак наверняка постарался бы, чтобы все узнали о том, как тут на самом деле соблюдаются «религиозные обряды», а затем последовал бы кошмар в виде требующих разрешить им свои праздники ребят.
Со всей неизбежностью двое инакомыслящих, Зак и Динк, отказавшиеся следовать установленным порядкам, обречены были стать союзниками. Возможно, сами они об этом не знали, но фактически таковыми являлись – они преднамеренно раскачивали систему, пытаясь ее обрушить.
«Что ж, – подумал Графф, – я вам этого не позволю, дорогие мои маленькие гении. Ибо всем на самом деле плевать на день Синтерклааса или христианское ненасилие. Когда вы отправитесь на войну – а вы туда отправитесь, хотите верьте, хотите нет, Динк и Зак, – вам придется отбросить все ваше ребячество. Перед опасностью, грозящей гибелью всему человечеству, все земные банальности ничего не значат, пока не минует кризис. А он пока не миновал, чтобы вы там себе ни думали, маленькие тупицы».
6. Священная война
Динк вышел из кабинета Граффа, кипя от злости.
– Если они не видят разницы между молитвой восемь раз в день и стишком в ботинке раз в году…
– Отличный был стишок, – заметил Флип.
– Дурацкий, – бросил Динк.
– Разве не в том был смысл? Отличный дурацкий стишок. Жалко, что не сочинил ничего для тебя.
– Я же не выставлял ботинки.
– Извини, – вздохнул Флип. – Я просто тосковал по дому и не думал, что кто-то меня поймет.
– И ты извини.
– Вот только жалеть нам не о чем, – сказал Флип.
– Да, – кивнул Динк.
– Собственно, даже забавно поиметь проблемы из-за того, что отметил день Синтерклааса. Только представь, что бы было, если бы мы праздновали Рождество.
– Что ж, – улыбнулся Динк, – у нас еще есть девятнадцать дней.
– Верно, – кивнул Флип.
К тому времени, когда они вернулись в казарму Армии Крыс, стало ясно, что все уже всё знают. Стоило Динку и Флипу появиться на пороге, как разговоры моментально стихли.
– Ну и дураки же вы, – сказал Розен.
– Спасибо, – ответил Динк. – Особо приятно слышать от тебя.
– С каких это пор ты заделался верующим? – требовательно спросил Розен. – Зачем устраивать из этого священную войну?
– Это не религиозный обряд, – возразил Динк. – Он голландский.
– Слушай, придурок, ты теперь в Армии Крыс, а не в Голландии.
– Через три месяца меня в Армии Крыс не будет, – ответил Динк. – Но голландцем я останусь до самой смерти.
– Национальность тут ничего не значит, – заметил кто-то из мальчишек.
– Религия тоже, – добавил другой.