Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов»

Крыша бункера поднималась над землей фута на три. Под бетонной плитой во всю длину передней стенки тянулась щель, шириной дюймов двадцать. Щель прорубили так, чтобы сквозь неё виднелся бетонный пьедестал, похожий на усеченную пирамиду, и тележку, стоящую на рельсах. Как ему объяснили, на тележке стоял новый усовершенствованный двигатель. Последний из серии в три механизма, представленной лабораториями мистера Годдарта на испытания и последний оставшийся «в живых». Пока.

Иллюзий ни у кого не было. Мощность и температура, которую развивал новый двигатель, были такими, что конструкция плавилась и текла, как вода.

– Скоро?

Лаборант молча кивнул головой. Мистер Вандербильт вздохнул. Понятно, что сейчас не до него, но все-таки невежливо…

– Зажигание!

На стенде заревело. Вой, грохот, скрежет… Миллионер невольно втянул голову в плечи.

Сквозь дым блеснуло пламя, сперва желтое, но быстро ставшее голубым.

Сдерживаемая тросами тележка стенда дергалась на рельсах, словно хотела взлететь… К ней тянулись кабели от группы стальных щитов, под прикрытием которых стояли наблюдатели. В тяжелых неуклюжих защитных костюмах, они делали там что-то наукообразное.

Двенадцать секунд спустя над стендом вспух огненный шар и, превратившись в столбы пламени, ударил в разные стороны.

Огонь обошелся с людьми так, как человек обошелся бы с назойливым насекомым.

На глазах мистера Вандербильта над укрытой прозрачным шлемом головой мистера Годдарта пролетел огненный протуберанец и, словно щелчком пальца, сбил на землю. Подхваченный огненным щупальцем ученый отлетел в сторону и пропал за обрезом смотровой щели.

Мистер Вандербильт, ошеломленный грохотом, проводил его взглядом, а когда посмотрел на стенд – ужаснулся. Прямо на его глазах струя голубого пламени с легкостью хирургического инструмента резала бетон. Почти сорвавшийся с опоры двигатель наклонился, и голубое лезвие кромсало кусок за куском армированный сталью искусственный камень.

– Ложись!

В бункере не нашлось ни одного дурака, кто не послушался бы. Тем более, что оставшиеся в живых смогут посмотреть разгром на стенде чуть позже – за испытаниями смотрели три длиннофокусные кинокамеры.

Уткнувшись лицом в чью-то брючину, от которой несло химией, миллионер привередничать не стал.

Снаружи загрохотало, и в щель вместе с дымом полетели осколки. Люди вжимались в пол, не думая, что это спасет от острого железа, но ничего не могли с собой поделать.

Через несколько минут грохота и затихающего воя стало слышно, как ревут снаружи пожарные машины. Осторожно двигаясь вдоль стены, Вандербильт выбрался наружу.

Гарью тут несло куда больше, и к виду обломков пускового стенда добавились докрасна раскаленные, свернутые штопором рельсы и полыхающие куски шпал. Из мельтешения людей и машин, борющихся с огнем, вышел один в огнеупорном асбестовом костюме. Мистер Вандербильт узнал его и помахал рукой. Слава богу, жив!

Испытатель подошел к бункеру и, сев на землю рядом с ним, с раздражением отбросил закопченный шлем.

– Луна пока откладывается, мистер Вандербильт…

От асбестового костюма мистера Годдарта несло жаром, и гость отодвинулся. С отвращением ученый бросил к его ногам искореженный кусок металла. Когда-то полированную, а теперь прокопченную и покореженную поверхность покрывали трещины.

– Вот проблема! Не выдерживает температуры… Дрянь металл…

Миллионер медленно вытащил чековую книжку. Ученый с раздражением посмотрел на него, еще не отойдя от неудачи.

– Я, конечно, готов принять ваши деньги, но, к сожалению, пока не знаю, кому их предложить… Возможно, кому-то из большевиков? Может быть, у них дела идут лучше?

– Не отвергайте руку дающего. У большевиков скоро начнутся свои проблемы… Я финансирую не только созидание.

Французская Республика. Париж Сентябрь 1930 года

Осень 30-го года началась для парижан ничуть не хуже осени 29-го – как и прошлая, она радовала жителей столицы мира золотом отшелестевшей листвы и хорошей погодой.

На первый взгляд за прошедший год и жизнь-то не изменилась, но это только казалось. Ушедший тридцатый поменял многое и в первую очередь в головах у людей.

Все вокруг теперь было как-то иначе…

Даже пахла нынешняя осень по-другому. Не жареными каштанами, не пармскими фиалками, до которых всегда были охочи ветреные парижанки, а кофе, абсентом и страхом.

Не признаваясь себе в этом, Париж боялся.

Кризис, вот уже год терзавший весь цивилизованный мир, выплеснул наружу тщательно скрываемую голытьбой зависть пролетариев к чужому богатству.

Еженедельно хозяева жизни выбрасывали на улицы тысячи рабочих, пытаясь, словно аэронавты прошлого, удержаться в воздухе, сбрасывая балласт, но тщетно… Падение не замедлялось, заставляя уже назавтра выбрасывать на улицу все новых и новых пролетариев.

Те копили злобу, собираясь в угрюмые молчаливые толпы.