Звездный час по тарифу

– Эхма, да мы без пяти минут миллионеры, – рассмеялся Иван Иваныч. – С такими деньжищами нас ни одна полицейская ищейка не найдет!

Через пять недель, удалившись от Эльпараисо к границе с Венесуэлой, Шадрины прибыли в крошечный провинциальный городишко, где никто не слыхивал о преступлении, недавно потрясшем столицу. Иван Иваныч назвался немецким коммерсантом, а так как никто в той дыре не видел в глаза настоящего немца и понятия не имел, где есть эта самая Германия, его приняли с почтением и уважением. Иван Иваныч назвался Иоганном фон Штаром, уроженцем города Штутгарта, который прибыл в Коста-Бьянку, дабы попытать счастья за океаном. По городку разнесся слух, что «немец» до чертиков богат, и это превратило Шадрина в полубога.

Когда «Иоганн фон Штар» посетил местного алькальда и преподнес ему презент – сотню золотых монет, тот моментально согласился помочь «герру немцу», чьи бумаги затерялись, и в два счета оформил Шадрину и всем его родичам новехонькие документы, превратив их ко всему прочему в граждан Республики Коста-Бьянка. Заверенные лиловыми печатями и снабженные витиеватыми подписями, бумаги помогли «Иоганну фон Штару» начать свое дело.

Недолго думая, он купил у разорившегося крестьянина ферму и засучив рукава взялся за работу. Дело спорилось, благодаря двум с половиной тысячам реалов, природной смекалке, упорству и помощи остального семейства за шесть с небольшим лет Иван Иваныч превратил ферму в прибыльное хозяйство: он разводил овец, выращивал бананы и папайю, приторговывал кофе и сделался вскоре самым богатым горожанином. Через некоторое время на Шадриных трудилось около трех дюжин наемных рабочих, и, памятуя о своих годах нужды, Иван Иваныч платил много и никогда их не обсчитывал.

– Я ведь даже подумать не мог, что заделаюсь купцом, – говорил, посмеиваясь, Иван Иваныч. Он снова отпустил бороду, снес на плантации старый дом и возвел новый: отцы города приходили к «немцу», дабы полюбоваться на небывалое достижение прогресса и восьмое чудо света – ватерклозет.

Пелагея занималась домашним хозяйством и воспитанием Степы: отец баловал младшенького, и тот рос шаловливым и капризным мальчонкой, обожал книги с изображениями старинных дворцов и фресок и на свой девятый день рождения получил от отца долгожданный подарок: выписанное из Лондона фортепиано.

Ксения с грустью думала о жизни в Эльпараисо – былые воспоминания постепенно тускнели и съеживались. Она обрела отца – Ивана Иваныча – и маму – Пелагею, которых любила всем сердцем. Иногда по ночам она плакала, вспоминая papa и maman. Как она ни уговаривала Шадрина, тот не позволил девушке съездить в Эльпараисо, чтобы узнать, как дела у Елизаветы Порфирьевны.

– Никуда, голуба моя, ты не поедешь, – заявлял он каждый раз, когда Ксения, поддерживаемая Пелагеей, заводила речь о визите в столицу. – У мамки твоей проблем нет, да и чем ты ей помочь можешь? Барыня Елизавета Порфирьевна, чего греха таить, ведь умом-то тронулась, может, вообще сейчас никого не узнает или богу душу отдала...

От таких слов Ксения мрачнела. Иван Иваныч пояснял:

– Понимаю ведь, голуба, что мамку ты свою хочешь увидеть, но полиция не дремлет! Хотя столько лет прошло, как я лопатой барона австрийского пришиб, но дело-то все еще не закрыто! Наверняка дохтуров в сумасшедшем доме предупредили: если кто к твоей мамушке заявится, сразу в полицию доложить! Кто к ней, кроме тебя, ее дочери, прийти-то может? А через тебя они и на меня выйдут! Поэтому терпи! Не хочется мне за убийство этого ирода на каторгу идти или на виселице, как папка твой, болтаться!

К 1896 году Ксения превратилась в прелестную грациозную девушку с зелеными глазами и каскадом черных волос, которые доставали ей до талии. Шадрин гордился дочерью и всячески баловал ее, выписывая из столицы и даже из-за границы наряды и украшения.

Алешка к двадцати годам вытянулся, окреп: из худого мальчишки он сделался мужественным юношей с открытым улыбчивым лицом, непослушными длинными черными волосами и добрым сердцем. Он сноровисто помогал отцу на плантациях, и Иван Иваныч не раз в шутку говорил: