Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Вечером Серго должен был уехать, но пришлось задержаться. Далеко за полночь сидел в его вагоне санитарный врач города. С удовольствием потягивал кофе, предложенный наркомом, с глубоким знанием дела рассуждал о розе ветров, о том, чем бы помочь Магнитогорску. Человек, поживший и повидавший, работавший на Урале еще при настоящих, как он выразился, хозяевах, смолоду не чуждый политики, мечтаний о всеобщем братстве и благоденствии, рассказывал немало поучительного. Между прочим, и о крупнейшем чаеторговце Высоцком, который запрещал своим людям давать взятки акцизным и объяснял почему: «Поблажками погубят чай». Под конец сочувственно вздохнул, развел руками:

— Завод есть завод. Город Солнца только в книгах.

«Город Солнца» Серго прочитал еще в Шлиссельбурге и помнил, как захватила мысль Кампанеллы об идеальном содружестве людей, — то, о чем мечтали утописты, больше всего любившие человека, жаждавшие счастья для него. Город Солнца… Там нет праздных негодяев и тунеядцев, люди здоровы, всесторонне развиты трудом, трудом славны, добры, счастливы. И там чисто, красиво, светло…

— Да, — нехотя согласился. — Мечта и действительность… Грош нам цена, если украшаем землю бараками, если позволяем быть городу, на который ежеминутно рушится пыльная лавина. Да еще называем его соцгородом! — Обратился к столу, где лежал план местности с розой ветров. — Надеюсь, ваша «роза» не бумажная?

— Ручаюсь.

— Ухитрились поселить людей на дороге пыльной бури!

— Уж так у них вышло.

— Не «у них» — «у нас». Пора нам отвыкать от привычки искать виновников плохой работы на стороне… Во-первых, запрещаю строить бараки. Во-вторых… Что, если перенести вот сюда, скажем, а?

— Перенести?.. Город?!

— Иначе никакие Магнитогорски и не нужны… Еще одно дело сделано — пора ехать дальше. Путь лежит в Челябинск — на тракторный, на электрометаллургический, а потом в Кузнецк. Поскорее бы свидеться и с этим чудо-детищем, с душой его — Иваном Бардиным. И еще какое-то странное нетерпение смущает Серго: в Кузбассе надо побывать на старом Гурьевском заводе. Зачем? Трудно объяснить, но надо. Когда-то для всей России он делал кандалы — те самые… По Серго мешкает с отъездом. Смущенно оправляет парусиновый костюм, легкую фуражку, виновато отводит взгляд от настороженно торопящего Семушкина. Так хочется снова пережить плавку — и тем более на Магнитке. Нет, не может он, не в силах отказать себе в этом удовольствии…

Горновой Шатилин занял место у летки, возле пушки.

А подручный доложил:

— Канава просушена.

Неторопливо надвинул Шатилин войлочную шляпу с маленькими синими очками, приник к рукоятям, направил пушку в огненную пробку. Сверлил, гудел машиной, покрывая рев печи, вдруг… — Всегда забываешь в тот миг о болезнях и скорбях, всегда ждешь его, и всегда неожиданно, внове! — Ка-ак жахнет. Взрыв. Ни Шатилина, ни литейного двора, ни тебя самого на белом свете. Пламя. Искры. Клубы дыма. Серго невольно вцепился в рукав Семушкина. Огненное облако начало таять. Из него вынырнул краснорожий довольный Шатилин, откашлялся, отхаркался черным, усмехнулся:

— Не спи — вставай, кудрявая! — Вытащил из необъятных недр толстой робы измятую пачку папирос «Бокс».

Клокочущей огненной рекой послушно течет живой металл.

Конечно, Гитлер превратит всю Европу в Шлиссельбург, если не помешает Шатилин. Незатейлив на вид. Некорыстен. Неприхотлив — самые дешевые, «гвоздики», курит… Если б я мог, я б каждый день дарил тебе коробку «Гаваны», поселил бы тебя в Версальский дворец… Прости, Шатилин. Потомки оцепят… Стоп! Что значит «потомки»? Что значит «если б я мог»? Ты что — малокровный? Мямля или министр? Конечно, пришлось отдать Америке за Магнитку последние штаны. Конечно, приходится идти на жертвы. И все же! Топор, построивший дом, за порогом стоит. Увенчивай героев не в могилах — при жизни воздавай должное. Как хочется видеть его счастливым, этого Шатилина! Да, он счастлив! Ни в каких Версалях нет подобных счастливцев. Все возьмет на себя, все примет. Всегда, всюду выстоит, выручит. Пуще собственных блюдет интересы Отечества и не требует за то ни чинов, ни наград. Надо делать то, что надо, — и делает…

Клокочущей огненной рекой — тяжко и грозно идет живой металл. За Алешу Джапаридзе, Ладо Кецховели, Самуила Буачидзе, за Ивана Бабушкина, за всех, кто не дожил, не дошел. За Ильича… Что такое героизм, как не перевыполненный долг? Сполна платит Шатилин — из вахты в вахту. А ты? Так ли ты живешь, как Шатилин?